Мой Иерусалим

 

 

Мой Иерусалим Евангелие от Ниэль Из новой тетради Старые стихи Об авторе Обновления Цикламены Друзья Почта   Содержание: Мой Иерусалим   Иерусалим Форт «Колокол» Храмовая Гора Судный день в Иерусалиме 1.Вечер 2.День Путь в новогоднюю ночь вдоль стен Иерусалима Рождество Иерусалим. Обрывки диалога    «До свиданья, мой израненный...»    «Господи, как сладок этот город...»    «Стиснутых крыш...»    «В Иерусалиме у нас...»    «Какою сможем мерою воздать...»    «Чем защитить тебя, Ирушалаим?..» «Когда ты вступаешь в Иерусалим...» 1. Путеводитель по Иерусалиму для Елены 2. Ода Иерусалимской не-встрече 3. Град Давидов. Экскурсия Проволока

Иерусалим   В кладку твою затеснены буквы в строю, камни стены.   Светом спалён, чревом любим слиток времён­­­­­­­­­– Иерусалим.   Может призвать даже на смерть города стен белая твердь.   Днём без теней вспыхнула вновь с белых камней алая кровь.   Нашему дню в спину кинжал в дерзкой руке мускул зажал.   Можешь снести – зубы скрипят – белой стены каменный взгляд?!.                                                                 Форт "Колокол" – מוצב הפעמון   Три дерева на трёх столпах – три древа, три оливы – где с трёх сторон - Иерусалим,                                                    пустыня,                                                                     Вифлеем, – возникли в страшной вышине, как куст неопалимый, куда ладони трёх колонн их вознесли                         над всем.   Три древа превознесены под небо Иудеи, живые корни вплетены в ядро семи ветров, чтоб всей бессонницей хранить тревожные пределы и капли матовых маслин ронять на сушь холмов.   Здесь в раскалённой тишине тысячелетья дремлют, и ты поймёшь над высотой, где чутко спит Рахель, что эту полную любви измученную Землю не трёх китов,                            но трёх олив качает колыбель.     И если к ней нас вознесло ветрами вдохновенья, чтоб холить и плодотворить, храня её навек, пусть хватит мужества у нас врасти корнями в Землю, где в небеса Твои                                  трёх древ впечатан силуэт.

 

 

 

  Храмовая Гора – הר הבית

 

Девять мер красоты,

сто тысяч золотых огней,

о сердце сердца моего,

зеница ока –

Иерусалим,

ты выплеснул на чёрный

бархат ночи.

 

О сердце сердца моего,

зеница ока,

нутро нутра

и боль моя,

незаживающая рана,

недремлющая совесть.

 

Ту тайну тайн,

что в недрах ты скрываешь,

цинично попирает враг

и топчет святость,

вгрызаясь в недра недр твоих,

куда не смела

притронуться рука благоговейно –

там всё растерзано грузовиками.

 

И белые тела камней

в ущелье сброшены,

как в Бабий Яр когда-то...

 

...Бежать туда,

где неостывшее нутро

дымится в небо,

и в прах горючий опуститься на колени,

коснуться,

пальцы погрузить,

всей кожей почву ощутить,

и по крупицам процедить,

лаская пыль руками,

чтобы под сердцем унести

последний

камень.

                   1999

 

 

 

 Судный день  в Иерусалиме   –   יום כיפור בירושלים        

 

              1. Вечер – ערב כיפור

 

Ирушалаим*

Иерусалим

Огни твои как мириады игл

Вонзились в сердце

Грудь прошли насквозь

Взрываясь каждой звёздочкой огней

Душа  исколотая насмерть в ней

Живёт ещё срастаясь с остриём

Но без уколов их  уже не сможет.

Её  теперь не снять с иглы живьём.

 

Слепящий камень твой отполирован

Столетия ласкали пальцы

Губы

Касались камня стен

 

Живые камни Котеля*

И Камень

Под Куполом –

Краеугольный Камень –

Всё тот же молчаливый известняк.

 

Твои покровы,  тело и фундамент

Порода скал

Раскопы котлованов –

Всё тот же камень

Слепящий известняк

Что можно гладить тёплыми руками

И впитывать тепло его в ответ.

 

Когда плывёт закатный муэдзин

Серо-сиреневый тягучий звук

Он обретает плотность

И облик белой россыпи твоей

И накрывает сумерками площадь

У Котеля

Пока сбегаю к ней

Считая  телом выступы камней.

 

И наконец

Губами к камню гладкому прильнув

Вдыхаю запах пыли меловой

И слушаю всей кожей как вокруг

Из голосов слагающих навзрыд

Трагические терции молитв

Рождаются аккорды «Кол нидрей»*.

 

И как раскачиваясь у Стены

Крылатыми талитами покрыт

Раскаяния проступает лик

И Праздник опускается на город

В торжественных одеждах белизны

И тонет ночь в блаженстве тишины.

 

 

А утром ослепит

Отвесный иерусалимский свет

Тогда  смогу

К тебе  вернуться

И с облегчением вздохнуть

Простреленный

Ещё стоишь

Продли

Позволь же 

Живой иль мёртвой

Быть камушком твоим

Иерусалим

 

 

             2. День  – יום כיפור

 

Ослепи меня светом,

                                       отражённым от камня,

тишиною торжественной оглуши.

И зажмурясь, с простёртыми к солнцу руками

я легко отпущу в твоё небо

                                                     лепестки облетевшей души.

 

А когда облегченья крылом

                                                      белизну твою ночь накрывает,

три звезды долгожданных скользнут,

                                                                       как счастливые слёзки в ладонь, –

рог рассыплет прерывистый зов –

                                                               трубный звук, что Врата замыкает,

подписав

                   милосердный

                                               тебе приговор.

 

 

 

 

Путь в новогоднюю ночь вдоль стен Иерусалима

 

Я прохожу по городу

Вдоль кварталов бывшей границы

Где камень стен в незаживших шрамах от пуль

Их называли «Линия шва» – כו התפר

Скорее – линия разреза  – כו החתך

Операция на открытом сердце

Сердце твоё до сих пор

В ранах, Иерусалим

 

Я прохожу по линии боли

Разрезу скальпеля

Старому кровоточащему шраму 

Крохотный пузырёк

Сочась бальзамом- любовью

Это такая малость

Разве изменит что-нибудь?

Но мне чудится вздох облегченья вслед

Будто я прохожу

Протекаю каплей бальзама

И за мной отступает боль

Начинают затягиваться

Края старой раны...

 

Может быть, будет так...

 

   *   *    *

Душу мою облетелую

Стены обступят живые

Днём ослепительно белые

Ночью в огнях золотые

            

             

 

 

 

Рождество

 

В рождественскую ночь

с небес Иерусалима

под звук неспешной мессы ля мажор

волнами изливается Любовь,

расходится широкими кругами,

обняв макушки круглые холмов,

как будто гладит теплою ладонью

по голове строптивых сыновей.

Тогда упрямцы, от прикосновенья

отеческого нежного потупясь,

сникают сокрушённою главой,

жестоковыйные склоняют шеи,

и по враждой изборождённым лицам

сочатся слёзы – капельки огней...

Огни Бейт-Лехема,  Рамаллы и Бейт-Эля*...

 

                          

 

 

 

Иерусалим. Обрывки диалога

 

      

   *  *  *

 

До свиданья, мой израненный,

до свидания, живой.

Вечером – к тревоге каменной –

возвращусь к тебе, – домой.

 

В желтизне луча закатного,

дух на взлёте затаив,

буду издали высматривать:

Что с тобою?...

                      Как там – жив?..

 

                                 10 сентября 2001

 

       *  *  *

 

Господи, как сладок этот  город

взору ненасытному –

                                       лежит,

под открытым небом ёжась голой

кожей беззащитных черепиц.

 

Свет его и тень, и вкус, и запах

впитан как печать зрачками глаз,

чтобы унести с собою взятый –

словно в первый – и последний раз.

 

 

 

*  *  *

 

Стиснутых крыш

каменный вздох

царский закат

медью обжёг.

 

Рухнуть бы мне –

вдробь разнести

твердью камней

твёрдость кости!

 

С крыши б спустить

шкуры тюрьму –

дух вознести

к небу сему.

          

                 1996

 

*  *  *

 

Чем защитить тебя, Ирушалаим?

Ветви олив – слишком призрачный щит.

Как пережить, что распахнутой раной

так беззащитно для смерти открыт?..

 

Чем окружить тебя, Ирушалаим,

как огораживать стены твои,

если одной белизной вырастает

города тело из тела земли?..

 

Близ подступают смертельные стаи.

Как мне рукою тебя оградить,

словно ребёнку глаза заслоняя,

от темноты твои очи укрыть?..

 

Кто защитит тебя, Ирушалаим?

Чья это власть – твою участь решить?..

Пусть пощадит тебя воля Святая,

если возможно тебя защитить...

 

 

 

* * *

 

В Иерусалиме у нас

два купола главных:

золотой – с востока,

с севера – серый.

Был ещё третий – с юга.

Но взорван.

Только арка осталась

в форме радуги.

А интересно всё же,

какого он был

цвета?..

 

 

 

*  *  *

 

Какою сможем мерою воздать

за то, что обожгло нас  это пламя,

за право  этим воздухом дышать,

и сколько света, павшего на камень,

 

до сладости последнего глотка

нам остаётся в Иерусалиме?..

Он с каждой раной, как ни глубока,  –

ещё больнее

и ещё любимей.

 

 

 

 

«Когда ты вступаешь в Иерусалим...»

                                                          Е.Г.

 

I. Путеводитель по Иерусалиму для Елены

 

Через год иль половину

ты отправишься с равнины

в горный Иерусалим,

где я дерзко строю планы

в его выси и глубины

быть Вергилием твоим.

 

Я тебя у входа встречу

и, счастливая, замечу

то, как взгляд прохладный твой

и палящий луч небесный,

на лету сливаясь вместе,

потекут струёй одной...

 

Увлеку, ладонь с ладонью,

к белым Стенам, закалённым

поклоненьем и огнём.

Где дымящиеся бездны

раскаляет свет отвесный,

мы с тобою путь начнём.

 

Где провалами чернеют

кельи древнего жилья,

лабиринт окаменелый

и мозаик чешуя.

 

Где широкие ступени

помнят поступь коаним*,

где обрушены под стены

камни первой из Святынь.

 

И, затаивая трепет,

тронем плиты мостовой,

где остановилось время

в день пожара роковой...

 

А потом взбежим повыше,

вверх петляя по горе,

чтоб вскарабкаться на крышу

у хасидов во дворе.

 

И с горба Квартала глянуть –

и навек запомнить, как

медной лавой плавит камень

этот царственный закат...

 

А когда, немым дыханьем

луч последний проводив,

грянет колокол печальный

и тягучий муэдзин, –

 

накрываясь тьмой крылатой,

мы в ущелье вниз нырнём

и вернёмся к "Кинг Давиду",

спуск меняя на подъём.

 

А потом на утлом лифте

к колокольне ввысь взлетим,

чтобы ахнуть от восторга

над сияньем золотым!..

 

...На прощанье, отдыхая,

средь узорчатых мозаик

мы за чаем посидим,

из сокровищ выбирая

сны Твои, Иерусалим!..

 

 

 

II. Ода иерусалимской не-встрече!

 

                                   Нежность моя,

                                   таясь в серебристой листве оливы,

                                   ждёт, когда мимо пройдёшь.

 

Нежданным полётом

в разгаре весны

однажды в субботу

сбываются сны.

 

О, если б позволить

тогда мне могли

лететь за тобою,

не чуя земли!..

 

Прозрачней, чем воздух,

сквозь воздух скользить –

и только бы впитывать,

только следить,

 

тая ликованье,

за взором твоим,

когда ты вступаешь

в Иерусалим!..

 

Где факелом пряным

из сладких цветов

пылает багряник,

как розовый столп,

 

под стать Ренуару

рассыпав мазки,

уютный Эйн-Карем

объятья раскрыл.

 

А дальше шагами

дорожки хрустят –

навстречу потянется

Розовый Сад.

 

Точёные ветви

раскинув в салют,

атласские кедры

там честь отдают!

 

И каждая роза,

вся – кротость сама, –

в растроганный воздух

струит аромат

 

и ждёт поцелуя,

привстав на носки,

как в трубочку губы,

сложив лепестки.

 

Вдруг, ахнув, заметишь:

над склоном легко

сакуры нежнейшей

парит облачко;

 

на город мой глянешь

с вершины холма –

навстречу привстанут,

белея, дома;

 

Сойдёшь ли к ключам,

зажурчавшим у ног,

потрогаешь ласково

бархатный мох –

 

улыбкою, поступью

город живой,

касаясь его,

просветляешь собой.

 

Само и не важно

моё бытиё –

мне только бы слушать

дыханье твоё

 

в громадине Храма,

где холод и тишь,

и тонкой средь камня

свечою стоишь.

 

Под сводом тяжёлым

читаешь узор

и с Храмом безмолвный

ведёшь разговор...

 

Во дворик шагнёшь

в ослепительный свет,

где каменный панцирь

на солнце нагрет,

 

за ним в переулках

скрещения стен

лучи разбивают

на блики и тень.

 

Почувствуют камни

оливковый взгляд

и память о нём

для меня сохранят...

 

А мне бы побыть

на опушке лесной,

полуденный

оберегая покой,

 

где сходятся после

раздумьем одним

шумящие сосны

с молчаньем твоим...

. . . . .

Но – не удостоюсь.

Мне сказано: «Нет».

Под цфатской сосною

объявлен запрет.

 

Блистательно-круто

не-встреча сбылась!..

Лишь нежность минуты

своей дождалась,

 

что в листьях оливы,

скрывающих дрожь,

ждала терпеливо,

когда ты придёшь...

 

 

 

III. Град Давидов. Экскурсия

 

В миг, когда исполнится,

в час, когда сбывается,

в день, когда явилась ты

в Иерусалим, –

все свои сокровища

он обрушил радостно

полной мерой царскою

пред лицом твоим.

 

Зной крепчайшей выдержки

лил десницей щедрою,

замесивший намертво

золото и грязь –

по холмам расхристанный

вспоротыми недрами,

не бряцая славою,

язв не устыдясь.

 

Но дохнул прохладою

над Садами Царскими,

лозы виноградные

сплетая над лицом –

зеленым-зелёными

стали очи яркие

под его узорчатым

вырезным венцом.

 

Где точёной башенки

стан парит невидимо,

вместо пыльной россыпи

сможешь угадать

звенья дружной поросли

города Давидова –

меж столиц единственной

молодую стать.

 

Вдоль аорты города

шагом завороженным

за каменотёсами

ступаешь по пятам...

Голубая кровь его

остужает ноженьки –

иерусалимская

чистая вода.

 

И за то, что вовремя

жилу водоносную

Хизкияху* вызволил,

как велел Господь, –

руку с тонкой свечечкой

тёмною утробою

бережно облапила

каменная плоть.

 

Через бездну времени

в недрах толщи каменной,

там, где на прощание

тронула скала,

Божьею отметинкой

по запястью правому

тонкая царапина

змейкою легла.

 

Даже если наглухо

души заколочены,

с ходу не подступишься

к воротам Золотым, –

водами подхвачены

новые пророчества,

и текут живительно

в Иерусалим!

 

 

 

 

Проволока

 

Я – девочка на проволоке

Над Иерусалимом

Руки раскинув тонкие

В небе иду любимом

 

Если меж колокольнями

Тонкий канат натянут

Можно пройти над городом

Меж молодым и Старым

 

Между простым и сложным

Лёгким и невозможным

Между небом и домом

Птенчиком невесомым

 

Если смогу по проволоке

Пройти

Не поскользнуться

Может быть нити порванные

Следом за мной срастутся

 

Справа и слева пропасть

Меж грядущим и прошлым

Между левым и правым

Вдохновением и уставом

 

Руки расставив тонкие

Балансировать не устану

Я прирастаю к проволоке

К городу прирастаю

 

Меж великим и зряшным

Будущим и вчерашним

Лишь поведу рукою

Пропасти успокою

 

Шагом ступаю ровненько

Держит меня проволока

Длится как завороженный

Танец моей походки

Солнцу или воробушку

Подставляю ладони

 

Под бесконечным оком

Между землёй и Богом

 

Трудно поднять вам голову

Только всмотритесь сами

Может фигурку лёгкую

Разглядите под небесами

 

С веточкою шиповника

Ангел-хранитель тоненький

Снова пройду по проволоке

Вечно иду по проволоке

 

                           

 

 

 

 

Примечания:

 *  коани’м – коэны  - первосвященники, служившие в Иерусалимском Храме

 * Ирушала’им – так на иврите звучит «Иерусалим»

 * Ко’тель, а-Котель а-маарави -  Западная Стена,  самое святое для евреев место после разрушения Храма

 * «Кол нидре’й» - « Все мои обеты» - первая молитва Судного дня

 * Бейт-Лехем – Вифлеем, город с арабским христианско-мусульманским населением; Рамалла – мусульманский город; Бейт-Эль – посёлок религиозных иудеев

* Хизкияху  – в славянской традиции Езекия – царь Иудеи (VIII век до н.э.).

 

 

 

Мой Иерусалим ׀ Евангелие от Ниэль ׀ Новая тетрадь ׀ Старые стихи

 Об авторе ׀ Друзья ׀ Обновления ׀ Почта ׀ Цикламены

На главную страницу