Евангелие от Ниэль
посвящается Е. Г.
|
Содержание: Евангелие от Ниэль
Имя Портрет Слава Первое письмо Елене Предназначение Ода Психологу, или С Днём Рождения! "Ангел парящий..." Хокку под
ту-бишват "Вот золотистый шар..." Двадцать седьмое января Напутствие Елене в Ташкент Песня Елене под музыку "Secret Garden" Приключения песенки... Пёс Первое марта Послание Елене на горе Тавор Неожиданный звонок "Я ещё только щенок..." Вторая песня - песенка тепла Смысл жизни Шмакозявки Возвращение с Голан Считалочка для Крёстной "Существо не отсюда, нездешняя..." Елена и Музыка Пламя сердца "Снова приду..." Светлячки Молитва вослед Привези из Ташкента!.. Молитва о Елене Фантазия под музыку Вангелиса "Два цветка, две чайки, две богини..." Поэма на дорожку:Вади Кельт שער למתחיל "Пред тобою всегда..." "Когда под взрывы автобусов..." Благодарность... Четвёртое декабря: здравица Приглашение к игре Путешествие Елены в Талину страну На ромашковом поле "То белым ангелом появишься, то чёрным..." Танец Елены Ода Иерусалимской не-встрече! Об апрельской погоде.... Сказка Элемента Бытия Ташкентские ландыши Переводчица Третье июля. Карандашный набросок Одиннадцатое июля "Твой младший ангел..." Строка Послесловие к "телеске" "И вновь ухожу..." "Божественная медленность сюжета..." Тринадцатое ноября. Иерусалимский лес Ода вишнёвому свитеру "Одну излюбленную мысль..." "Забытьё этих зимних погод..." Колыбельная сада Четвёртое апреля Руки "И пока домой поднимаюсь..." "Какою силой наполняюсь... Колыбельная дождя Дары |
Имя У жизни средь путей и вех есть имя, что дороже всех. Но заповедан этот звук: его не произносят вслух. Ласкают шёпотом в устах, как папоротники в листах, но не моги – не допусти ему до срока расцвести!.. Его с другими не равнять, на общий торг не отдавать, не обнажать перед толпой ненасытимой и слепой. Беречь от глаз чужих и уст, беречь до исступленья чувств, укутать в пух, упрятать в лес, в лесную глушь, в провал небес!.. Пространство саме кругом – покоем обнимает дом, вокруг него возводят сны охранный остров тишины. И безупречен тот тайник, чтоб сил единственный родник
неуязвимо вызревал, как драгоценный минерал. ...Его без устали пою, им выверяю жизнь мою. Его как факел мне нести, но всуе не произнести. Будить, и к восхожденью звать, – но имени не открывать: лишь полнит каждый вздох и взгляд
заветной тайны аромат.
Портрет Не поймать
тебя в рамку портрета, аппаратом
мгновенье схватив. Волшебства исходящего света не осилит его
объектив. Освещение
позднего полдня так сумело на
облик твой лечь, как одежды пленительной донны кружевами
касаются плеч. Из-под струй
белопенного шёлка ноготками
блеснула нога, словно
розовых раковин створки обнажили на
миг жемчуга. И, прервав
хороводы с другими, бризом моря и
лесом дыша, ты сейчас
босоногой богиней с
полотна Боттичелли сошла. В эти пряди,
как поле льняные, васильки
голубые вплелись – как тебя
угадала впервые флорентийца тончайшая кисть. Слава
« Мне – славить
имя твоё.»
Марина Цветаева Эта слава – невесомей лепестка, эта слава тише трепета травы. Незнакомы ей кричащие уста, чужды проповеди суетной молвы. Этой славы весть – не ярмарочный гам, не глухое колыхание толпы. Не притрагивайся к ней по пустякам. Как не входят всуе в Тайная Святых. Эта слава – воплощенье тишины. Мятный холодок на самом дне глазном. Тоньше слуха звук невидимой струны – драгоценной Тайны тайн в себе самом. Эта слава – золотых пылинок вязь, перенизанная воздухом насквозь – в бытиё ежесекундное вплелась, чтобы в нас неизречимое сбылось, чтобы каждый лучик радугой расцвёл, новый день согрел дыхание Земли. Даже там, где мерзлотою вечный лёд, удивлённые растения взошли!.. Чтоб забрезжил в душах радостный
рассвет, жизнь очнулась, незнакомая сейчас, – Свет и Слава, для которой слова нет, по песчинке воздвигает мир – и нас. |
Первое письмо Елене
"Самого главного глазами не увидишь.
Зорко
одно лишь сердце"...
Экзюпери
Эти тонкие штрихи
и летящие черты
я прозрачною пастелью
набросала б на холсты.
Прикасанием руки
отворяешь тайники,
чтоб со дна души навстречу
заструились родники.
Это чудо сотвори,
взгляд во взгляде раствори...
Но от глаз моих сокрыто
что-то главное внутри!
Сердце просится идти
по заветному пути,
сердце радостное знает:
встреча - будет впереди!..
4 ноября 1999
Предназначение
Мне стало вдруг казаться –
мне мешает воплощение,
точнее, воплощённость –
этой тонкой шкурки плен.
Она мне затмевает
всё внутреннее зрение,
всё знанье изначальное –
а собственно, зачем?!
Да мне бы уноситься
в сияющем мерцании,
аукаться со звёздами,
быть ровней их лучам,
жить по-хозяйски в доме –
Едином мироздании,
а не под низкой крышей
наседкою скучать!..
Но ты, конечно, скажешь:
– Всему черёд, голубушка! –
и контур мой светящийся
поднимешь на ладонь.
И я пойму внезапно,
зачем мне жизнь поручена:
Вселенской пуповиной
через свои артерии
прокачивать
Любовь.
Ода Психологу, или
С Днём Рождения!
Привалило везение
в жизни раз несказанное:
обрела неужели я
островок понимания?!
Ради этого стоило
доходить до кондиции,
что уже не к психологу –
можно сразу в полицию...
Но нашла, благодарная,
и немею от радости, –
островок понимания –
островок безопасности!
...Как нас любят любимые,
нежно лопая поедом –
и не чтите, ранимые,
для обид это поводом!..
Эту душу с мозолями
тёр брезент повседневности:
и ругали, и спорили,
и зверели от ревности –
что, врачуя сама себя,
выше сил выбивается...
Вдруг т а к о е рождается –
колыбель безопасности!..
И не просто везение –
это счастье расслабиться!
Островок милосердия,
островок безопасности!
Роскошь отдохновения,
быть с о б о й
позволение,
пониманье, терпение –
что на свете бесценнее?!.
И не стану бояться я,
уносясь в необъятное
подсознания-Космоса,
где ведёт Ариадною
голос бережной тонкости.
Слёзы выльются без стыда
и облегчат дыхание,
чтоб добыть из глубин себя
новой силы познание.
...Когда снова смогу весь свет
на могучих крылах нести –
глянешь из-под ладошки вслед,
островок безопасности!..
* * *
Ангел
парящий
Где-то в
далёких горах
Тает как
облако в облаках
Переносящийся
Из яви в
сон
Из сна – в
явь
В абрикосовом
свете заката нездешних гор
Взирающий
на меня
С
великодушной улыбкой
2000
Хокку под ту-бишват*
Дождливой ночью
посылаю в твой сон
распускающиеся бутоны миндаля
* «Ту-бишват» – Новый год
деревьев в Израиле
* * *
Вот
золотистый шар
У меня вырастает из
сердца
Искрится
Растёт
Прозрачный
Вырастает огромный
Золотистый прозрачный
огромный шар
Переливается перед
тобой
Шагни в него
И полетишь
Двадцать седьмое января
Я в прозрачные льдинки
Северных глаз
Заглянуть посмею едва
Затрепещет свеча
И опять сейчас
Вереницей уйдут слова
Это область которую не
назвать
Но в ней всё – невидимый свет
Лишь как нежность из
горла струится –
знать
К той руке что теплее
нет
Как сквозь тело идёт
золотая ось
Что от горла горит до
дна
Как рождается
Поле когда слилось
Из двух жизней душа
одна
Чтоб дыхание чуда
уже навсегда
Как ладонью свечу
защищать
Если только позволишь
Прижать к губам
Край светящегося плаща.
Напутствие Елене в Ташкент
Есть город – он заповедник
первых моих любовей.
Как любящий собеседник,
он встречу тебе готовит.
Он так для тебя раскинет
зелёный шатёр платанов –
смотреть, лицо запрокинув,
как солнце листву листает!
Пусть ветки плакучей ивы
тебе упадут на плечи,
разбудит запах любимый
мгновенную радость встречи!
…И вот пройдут вереницей
друзья мои пред тобою,
и каждый в дверь постучится
в руках со своей судьбою.
Гость горный – с собой несёт он
прозренья вершин ледовых –
блеснёт тебе из-за стёкол
кротким взглядом Христовым.
И тот, что явится мрачен,
угрюмо выпятив губы, –
макушкой тянется к тучам,
как древо Ginkgo biloba.
Но ты разглядишь, как вспыхнет,
далёкому эху вторя,
на миг цветком беззащитным
в глазах голубой цикорий…
А Светлая – входит просто,
рассыпав звенящий голос,
тепло её разольётся
приветливым ореолом.
…Но первым порог преступит
тот странный, в ком дух мятётся,
и чуткостью пальцев смуглых
теплейшей руки коснётся.
Беседу начнёт – ощутишь,
как мягкая грусть струится,
отзывчивый добрый лучик
скрывая в густых ресницах.
Открой ему двери Тайны,
насколько узнать посмеет:
ведь этот – о самом главном
один говорить
умеет.
Песня Елене под музыку «Secret Garden»
Если б песню напевала
радости моей,
я б слова перебирала
нежности нежней.
Я из сада набрала бы
самых дивных слов,
чтобы для моей отрады
свить венок из снов.
Стебель к стеблю подбирая
бархатный венок,
и невидимо вплетая
сон-травы цветок.
Словно мёд волос плела бы
мудрая рука,
как ласкает прядь за прядью
древко гребешка.
Чтобы каждое звучало
и пилось до дна,
словно тронута у арфы
звучная струна.
Но с волшебницей моею
не нужны слова,
ведь она читать умеет
строки Естества.
Пьёшь из первого истока
музыку основ,
рождена дышать глубоко
Духом выше слов.
Лучше б я тебе связала
тишины венок –
небо тонким покрывалом
расстелить у ног...
Приключения песенки со страницы предыдущей,
прочитанной Лене на сон грядущий
Вот песенка эта к тебе долетела,
уснёшь – а она не скучает без дела:
окутает комнату тихой волной
и станет во сне хлопотать над тобой.
Пусть лечит, лелеет, возносит, качает,
волнами усталость дневную смывает
и мягкими пальцами гладит чело,
неслышно смывая, что за день легло.
А после взмывает и плавно уносит
в ночную прогулку, в лучистую просинь –
всю ночь на свободе парить среди звёзд,
где сердце моё с замиранием ждёт...
Пёс
Снова голос прощанья ветер унёс,
где зелёная ель под окном не спит.
И скулит косматый ласковый Пёс,
уходя
за мной
на цепи.
Угольковая пара преданных глаз,
вслед оглядываясь, грустит.
Чем он сможет тебе послужить сейчас?.. –
Разве тапочки принести.
Или можешь со смехом бросать снежки,
чтобы он ловил на бегу –
пусть стремглав описывает круги
чёрный пёс на белом снегу.
А когда, светлоокой улыбке рад,
подбежит снизу вверх взглянуть –
и не выдержав, опускает взгляд,
норовит лишь руку лизнуть.
Но почуяв недобрый чужой посыл,
обернётся грудью во мглу.
Он рванётся всей мощью косматых сил –
перехватит стрелу.
Разгрызёт и
положит её у ног –
он призваньем живёт одним:
О, когда бы на этих высотах мог
быть подмогой, щитом твоим!..
...Это будет когда-нибудь.
А пока
как он счастлив – не передать –
если вдруг мимоходом скользнёт рука
ухо чёрное потрепать.
Первое марта
Свобода. Покой. Аллея платанов.
Котяра жёлтый – с хвостом трубой.
От ночи бессонной слегка устану.
Авто привычно умчит домой.
Запомню и унесу с собою
и взгляд, и смех, и тонкую прядь
с невыразимо прекрасной ладонью,
что так и не смею
поцеловать.
Послание Елене на горе Тавор
Вот я приду
И огромный
круг по земле очерчу
Сверху источник забьёт
В круг устремив водопад
Жидкого света
Воды золотой
Живого золота силы.
Воздух вокруг
Наполняя фотонами брызг
Тонкая дымка стоит
В ней едва уловим аромат
Жёлтой мимозы.
Дымка сойдёт
В круге земля оживёт
Зашевелится
Листья узорные землю пробьют
Как лебединые перья покроют его
Белоснежные цикламены.
О, помедли
Елена
Постой
Не спеши уходить
Побудь ещё
В центре круга.
Неожиданный звонок
В этом голосе прохлада,
звук серебряного лада
в сердце трогает струну,
каждой звука долей сотой,
бесконечно малой нотой
проникая в глубину.
"Добрый вечер!" – прозвучало,
пол умытый раскачало,
но вплелась печаль в ответ,
прозвеневший за чертою
недоступной высотою
тона чистого, как свет.
Всуе сетовать не стану.
Слушать сердцем не устану.
Лишь прошу – ещё продли,
не спеши повесить трубку,
и на щедрую секунду
звук любимый подари!..
Взгляд мой сменит выраженье,
и уже иное зренье
зрелым руслом потечёт.
Тёплым золотом подсвечен
круг от лампы.
Добрый вечер.
Новой участи отсчёт.
* * *
Я ещё только щенок –
несмышлёный щенок, норовящий
вслед за тобою
бежать на Тавор,
но туда
щенят
не берут.
Я ещё только бутон –
белый бутон цикламена,
весь – нетерпенье
скорей развернуть
белую ткань лепестков.
Полно же, младший дружок!
Верь в полновесное время:
в срок возмужаешь,
плечами к плечам
выросшим другом примкнёшь.
Полно, набухший бутон:
ты расцвести удостоен
в час, когда зрелым нальётся огнём
капля сияния – звёздный кристалл
в раковине лепестков.
Вторая песня (Песенка тепла)
Тихой тенью входит вечер
и стучится стих.
Что мне спеть, моё сердечко,
что тебе сплести?..
Так узорную ты любишь
этих нитей вязь.
Может, волосы распустишь,
чтоб вольней лилась.
Я из белого из пуха
вывяжу платок,
чтобы он тебя окутал
с головы до ног.
Тонким облачком пушистым
мягкого тепла
шаль так бережно и чисто
на плечи легла...
И в тепле её приснится,
если захотеть,
как запутались жар-птицы
в золотую сеть.
Оперением вся стая
сказочно горит,
словно в небе расцветает
зарево зари!
Но рукою потянись к ним –
кисею прорвут,
с нежным щебетом и свистом
россыпью вспорхнут.
Облегчёно улетая
в поднебесный путь,
мне уронишь золотое
пёрышко на грудь...
Смысл жизни Шмакозявки
Быть другом, который умеет не спать.
Рассвет на горе не проспит.
Быть рядом – хотя бы ветвей натаскать,
костёр на ветру развести.
Не только Косматым – в обличье любом:
косматым, пернатым, лесным –
по следу скользить молчаливым теплом
с запасом немеряных сил.
По первому зову – иль вовсе без слов –
О, только ладонь протяни! –
лохматый дружище обрушить готов
всю силу корней и земли.
Всю нежность подснежников, буйство полей,
всех красок и рек перелив
к тебе без усталости, как муравей,
притащит, на спину взвалив!
...И с трепетом пред высотою пути
сон редких привалов беречь,
поддерживать пламя вершин посреди
и пальцы дыханием греть.
А если на той ледниковой черте
почти станет нечем дышать –
поможет пушистый клубок в темноте
дорогу назад отыскать.
В любую минуту ты сможешь узнать,
едва оглянувшись назад –
есть рядом глаза, что готовы принять
печальный иль радостный взгляд!..
Из рук твоих хлеб принимать целиком,
как дар, прижимая к груди.
И следом по кротким волнам босиком,
почти не заметив, пройти.
Свой внутренний голос настроить звучать
с твоим в резонанс, в унисон,
чтоб колокол силы помочь раскачать,
единственный мой камертон!..
Но помнить: ни чуткость, ни мера, ни такт
не вправе на миг изменить.
Быть другом, а значит – уметь не мешать.
Присутствием не тяготить.
...Я буду навек благодарна судьбе,
дарованной в русле таком.
А что не окажется нужным тебе –
пускай остаётся стихом.
Возвращение с Голан
Я хочу принести тебе
аромат водопада,
и озёрной лягушки
золотистый загадочный взгляд
из зелёной воды;
и ручей в тесноте
олеандров,
где под глыбу базальта
бочком
улепётывал краб.
Я хочу принести тебе шелест колосьев
и далёкой гряды эвкалиптовый стан,
там, где струи несёт
и с журчанием
многоголосым
о зубчатые скалы дробится ручей
Завитан.
Я тебе принесу
доброту несозревшего
поля,
где душистые травы
ласкают угрюмый
базальт.
Принесу,
распахну эти полные воли ладони –
можешь пить тишину
и смотреть, как
колосья шуршат.
Как под волнами ветра
головками клевер кивает,
из-под ног врассыпную случайные птицы
вспорхнут –
ты припомнишь,
с улыбкою
тонкой почти засыпая
по дороге домой,
вдоль которой
оливы цветут.
Считалочка для Крёстной
в День рождения Ниэльки
Солнышко спешило встать,
смех лучом пощекотать,
и надумало сегодня
все лучи пересчитать.
Этот лучик – для весны,
этот – чтоб лугам цвести,
а вот эти, всю охапку –
для моей для радости!
Этот лучик – на плечах,
тот – играет на щеках,
и от солнечного смеха
пляшут лучики в очах!
Волоска любого нить
ореолом осветить,
к волоску прибавить лучик –
вот что надо сотворить!
Невесомое почти
держишь солнышко в горсти,
чтобы чуткою рукою
жизнь, как пёрышко, спасти.
Ты в зените вешних дней
стала Крёстною моей,
День рождения Ниэльки –
новый праздник у дверей!
Не с такой ли радости
я видала по пути,
как над полюшком зелёным
стаей кружат аисты?..
* * *
Существо
не отсюда, нездешняя,
совершенство моей Любви,
приникаю к тебе с надеждою –
лишь по имени назови!..
Позвала ты меня – и молвила,
в слове суть мою уместив.
И сквозит от каждого волоса
светом тонкости золотым.
Мне бы тронуть тихонько волосы,
золотистые, как ленок...
Но сквозит меж тобою и прочими
пролегающий холодок.
Дуновение тайны мятное –
ты и рядышком, и не здесь.
Каково –
сквозь пропасть прозрачную
с беспощадной ясностью зреть?..
Светлым взглядом своим
внимательным
проникаешь поверх границ
с милосердных высот п р и н я т и я,
повзрослевший Маленький Принц.
Елена и Музыка
Как на волшебных картинах Чюрлёниса,
волн синева и лазурь завихряются,
музыка дышит биением Космоса
и торжествующе ввысь устремляется.
Через меня протекает, могучая –
струи горячие грудь омывают, –
тело гармонии пьёт полнозвучные,
каждою косточкой их продлевая!
В горле и в Космосе новым прозрением
с каждым аккордом светила взрываются,
тело сонаты вбирает Вселенную,
что от избытка любви расширяется!..
И среди этого великолепия
теплится стройно свеча голубая –
тоненькой, скромной моей королевою
ты замираешь, едва улыбаясь.
Взором прозрачным следишь сокровенное –
только оливково очи мерцают –
как в тишину твоего измерения
краски из музыки перетекают.
Перед тобой расступается надвое
русло течения виолончели,
чтобы к высотам две жизни на радуге,
дух захватив,
вознести на
качели!..
Исподволь черпая силы, рождается,
с каждой струной набирая дыханье,
новой свободы открывшейся таинство:
может, крещение – или Призванье.
...Как сохранить невесомые узы мне,
трепетный дар, что доверье соткало:
чёрно-лазурным полотнищем
Музыка
сердцем друг к другу нас
прибинтовала.
Пламя сердца
Я теперь
знаю
Пламя сердца похоже на бабочек
Цвета огненно-рыжей настурции
Цвета радости
Язычки ярко-рыжего пламени
С сердца вспархивают словно бабочки
И трепещут и кружатся
Разрастаются
Грея горло и грудь
огоньком своих крыльев оранжевых
Как имбирь нежно-жгучий
Пламя радости
С сердца к сердцу легко перепархивает
Прорастая в дыхание
Мотыльковые крылья легчайшие
Осыпают его поцелуями трепета
Лепестками настурций
Им легко долететь
К сердцу близкому путь их так короток
Когда бережно
Согреваешь ладонь мою
В лебединых ладонях
* * *
Снова
приду
Приближусь на цыпочках
И в руках тебе протяну
Мерцающий шар
Хрустальный бутон
Что улыбку Вселенной несёт
Подаришь улыбку в ответ
И раскроется шар
Лепестками раскроется розовый лотос
Из лотоса голубь взлетит
Как пушок одуванчика
Что сдуваю с ладоней
На летнем лугу –
Куда понесёт
На кого Бог пошлёт
Кому принесёт –
Тому счастье придёт
Светлячки
Когда гаснут
сумерки в саду
Летние
Я живую
звёздочку найду
На траве
Это
примагничивают взгляд
Светлячки
Оглянусь и
вздрогну – так горят
Их зрачки
Так на полушаге
и замру
Погляди
Светит
золотистый изумруд
На пути
Пламя
невозможной красоты
Изумрудное
Глубиною глаз
заворожит
Беспробудною
Мало ли огней
на мостовой
Отражается
Но от бликов
свет его живой
Отличается
Вот горит
крупинкою огня
На ступенях
каменных
Издали
приблизиться маня
Точка пламени
А невдалеке ещё
одна
Яркая
По ограде сада
потекла
Огненная
капелька
И то вместе оба
фонаря
Ярче вспыхнут
Азбукою света
говоря
То притихнут
Острый запах
зелени сырой
В грудь ударит
И прозренье о
судьбе одной
Ночь подарит
Ведь и мы как
светлячки горим
Искорки
Светом
изумрудно-золотым
Изнутри
Не устану я
тебе светить
Маяком
Тихого сиянья
говорить
Языком
Возвращайся к
капельке огня
Моего
В жизни нет
дороже у меня
Ничего.
Молитва вослед
Я ещё вознесу тебя
на хрустальных
высотах,
я сотку тебе дом
в сердцевинке цветка,
и под ветром июньским
ромашковый
луг всколыхнётся,
когда выйдешь босой
по
траве осторожно ступать.
Это всё пустяки –
извини, что втесалась не к месту:
у Орфиды твоей вечно
певчий сквозняк в голове...
Ты прости и забудь,
ибо завтра по
глади небесной
белый ангел разлуки
дорогу расстелит тебе.
Так зачем моё сердце
само
себе пестует муку?..
Лучше пусть насладится
свободой,
крылатою Никой летя,
и молитву пошлёт по
следам,
что обгонит разлуку,
как непрошенный ангел
в пути
осеняя тебя.
Привези из Ташкента!..
...А теперь привези мне
на июле настоянный запах,
раскалённое небо пустыни и воздух сухой,
и на листьях разбитый хрусталь,
запах мокрого сада,
когда поят его на закате живою водой.
Привези же мне
царскую щедрость базара,
чтобы персик к щеке
прижимался горячей щекой, –
на мускате, поту, хмеле солнечных вишен
настоянный
запах,
да ещё ароматы цветов, не забытые мной.
А ещё привези
облегченье вечернего часа –
о прохладе ни слова,
но тиски
ослабляет жара.
Оживают огни,
остывающий город
дыханьем пустыни вздымается,
в фиолетовом бархате ночи,
как
светильник, висит
виноград.
...Привези мне назад
этот взгляд, повидавший так много,
и ладонь,
пожимавшую множество дружеских рук.
Дар любой благодарно приму,
замерев у порога, –
лишь бы было дано
снова
встретить
улыбку твою.
Молитва о Елене
Тоненьким клювом в окошко стучится
тихий настойчивый шёпот из сна –
так на безветрие ночи ложится
шелест листа и второго листа,
так пробуждается звук на пластинке,
так, кропотливо, как бег муравья,
как припадает песчинка к песчинке –
так зарождалась молитва моя.
В плеске листвы рокоча всё тревожней,
звук нарастает, как бунта призыв –
смутный густой напрягается воздух
от ожидания близкой грозы.
Вдруг, захлестнув меня кровью кипучей,
в небо плеснёт и ударит волна –
и возвращается ливень могучий!..
Так прозвучала молитва моя.
...Солнце струится сквозь мокрые кроны –
видишь, как, силу земную копя,
мощь отдают узловатые корни
этой молитве моей за тебя.
Как мне легко, надышавшись тобою,
белыми крыльями вскидывать стих!..
Только случайно ладони раскрою –
птица за птицей взлетает из них.
Только бы грудь наполняло дыханье –
слово за словом слетает из уст,
лилии белой ложась лепестками,
чтобы у ног твоих выстелить путь...
Фантазия под музыку Вангелиса
“Conquest
of Paradize”
Встретились в небе две белые чайки,
бросились, крыльями затрепетав –
как же они друг по другу скучали!
Как полетели навстречу стремглав!
Только в полёте на миг обнялись,
радостным вскриком наполнили высь –
и понеслись, синеву рассекая
(старшая – первой, за нею другая).
Но изменяется музыки голос,
новые звуки в пучины зовут –
вот, рассекая сверкающий полог,
две серебристые рыбы плывут,
глубже ныряют одна за другой,
в сводах лазури коралловых реют
и пропадают под тёмной водой
в гротах, где тайно жемчужины зреют.
Музыка вновь очертанья меняет,
и увлекает картина иная –
вот по поляне, цветущему лугу
серая мчится волчица по кругу,
следом за ней чёрный пёс озорной
плавные стелет скачки над травой.
С радостным визгом к земле припадает,
белая звёздочка бьётся на лбу –
в шерсти косматого прядка седая
тайным перстом указует судьбу.
Вот что мне музыка нашептала,
вот куда музыка завела!..
Только пока я в тех далях блуждала,
с глаз ненароком слезинка стекла...
* * *
Два цветка, две чайки, две богини –
вот, прощаясь, у двери стоим.
Взглядом жжёшь, закусывая губы,
светлым и отчаянным своим.
Из ладони выскользнули пальцы,
пробежали искры по следам.
Лишь слежу,
как миллиметры
разверзаются,–
как на фреске Микеланджело –
Адам.
Вот
и удостоилась понять я,
что в двух этих тоненьких телах
вспыхивает Бог в момент объятья,
души возвратив в Единый сплав.
Спелой яблоней ломлюсь под грузом счастья.
Каждый миг Любовь – сильней любви.
Время уходить...
А вслед лучатся
очи ненаглядные твои.
Поэма на дорожку: Вади Кельт
...Я напишу тебе поэму,
коль завтра снова улетаешь,
чтоб было что листать в дороге,
летя за тридевять земель, –
я напишу тебе поэму,
я напишу тебе, родная,
поспешно, сбивчиво, не в рифму, –
я расскажу про Вади Кельт.
Там между жёлтыми холмами,
где обитают бедуины,
горячий ветер лижет плечи,
тропа сужается, змеясь.
И той пустыни нет роднее –
прожить бы сутки тут с палаткой,
в ночи переполняясь Светом,
в молитве не смыкая глаз.
Здесь вдоль ручья над руслом вади –
благоухающая мята,
и неожиданный оазис
встречает зеленью живой.
Во всём присутствие Святое
живёт сейчас, а не когда-то,
и осиянен каждый камень
его коснувшейся стопой.
Глядят оранжевые скалы
на голубой поблёкший купол,
а кельи – ласточкины гнёзда –
врастая, лепятся к скале.
И век за веком наблюдают
степные коршуны с уступов,
как, пядь за пядью обживая,
жизнь теплится в монастыре.
Войти я долго не решалась,
стесняясь плеч своих открытых,
потом взошла по узким сходням
к пещере, убранной как храм.
Я
не крестилась, как другие,
не принесла свечи заздравной,
но вдруг, едва глаза сомкнула, –
и хлынула молитва там.
Я сразу потянулась к Свету,
сочась счастливыми слезами,
и мой счастливый робкий лучик
коснулся дружеской руки:
– Возьми Любовь мою, Ешуа,
к Тебе, Пресветлый, и к Елене,
через Себя её усилив –
и на Елену обрати.
Была улыбка мне ответом,
и я узрела, как на фреске,
где вниз, на всех, Ешуа в белом
льёт сверху золотистый свет –
и от тебя, в луче сидящей,
сиянье сделалось заметным,
а ты рукою осеняешь
растрёпанную и смешную
к ногам припавшую Ниэль.
...Я благодарная глядела
и запах ладана вдыхала,
вспотевшей кожею вбирая
горячее дыханье скал.
И голос горлицы, и эхо,
что ей со склона отвечало,
пока зелёными ветвями
сад монастырский провожал.
...Ты снова дверцу приоткроешь
в тот мир оставленный заветный,
где тяжко дышат жаром камни,
как на закате в Вади Кельт.
Лети скорей – и возвращайся,
с ответом или безответной –
я жду светло и неустанно!
С чем кланяюсь,
твоя
НИЭЛЬ
שער למתחיל
(Елене - об иврите)
לכתוב
לך בעברית – אולי זה פיתרון?
לכתוב
לך בעברית, כמו רינה לוינזון!
גם
זאת שפה שלי, מלאה באהבה.
שימעי
– איך אות גרונית בוערת מתוכה.
איך
מזמרת "ריש" – אינני מבטאה.
האותיות
שלה כמו אבני חומות,
צומחות
מאדמה, שמיים מחזיקות.
כמו
אבן מרכזות מילים את העוצמה,
עליה נבנתה ירושלים עצמה.
השורשים
שלה מילאו את העולם,
כשהשמות
נתן לייצורים אדם.
ומבראשית
עד כאן – תרגישי איך צומחים
כל
תופעות עולם מתוך השורשים.
אומרים
החכמים: קשה רק התחלה.
גם
בשבילך תפתח עברית את שערה.
לשם
זה אחותך הפכה את לשונה
ובשבילך
כתבה בפעם ראשונה.
* * *
Пред
тобою всегда
Стоят два спокойные
озера
Неподвижной водой
Отраженье твоё ловя
Подхватывая
движения
твои
Можешь рукою
Пошлёпать по тёплой
воде
Разгоняя мелкую рябь
А если поглубже
запустишь
ладонь
Можешь сорвать кувшинку
Или вытащить камушек
Или даже поймать
лягушонка
Рассмеёшься
А после замрёшь
задумавшись
А тем временем
снова вода успокоится
Бесконечно могут
Снизу вверх отражать
тебя
Тёмные озёра
Мои глаза
* * *
Когда
под взрывы автобусов
рушится будущее мира,
ты одна – маленький атлант –
несёшь невыносимое это знание
на хрупких плечах.
Что мне сделать,
чтобы утешить твоё отчаяние?..
Спасти мир?
Я попробую...
Благодарность...
Я сегодня тебе постелю
лепестки темнобархатной розы,
словно кубок склоняя к лицу
с драгоценным багровым вином.
Разбросаю по лепестку
на ступенях обычного дома,
и увижу, как серый бетон
покрывается алым ковром.
Для тебя эта роза цветёт,
и когда на закате сегодня
по пурпурным ступеням сойдёшь
в нежной зеленью тронутый сад,
ты почувствуешь – стало теперь
мне дышать бесконечно свободно:
воздух, как благодарность моя,
наполняет её аромат.
Четвёртое декабря: Здравица
...А казалось,
во власти
случайных орбит,
что судьба,
как отчаянный метеорит,
в одиночестве мчится без правил.
Но вернулась зима,
и восходит Стрелец,
метеор догоняет сиянья конец
своего, что орбите оставил.
Ослепительный год замыкается в круг,
и маршрут ученичества
сладок и крут,
удостоен притронуться к Тайне.
Обретённое пламя
мгновений таких –
благодарно зрачками вонзаясь в зрачки,
пить живительный ток п о н и м а н ь я !
Мысли, чувства по капле процеживать вновь,
и опорой единственной выбрать Любовь
на свободе от злости и страха.
И внимать с преклонением пред Чистотой,
как, рассеиваясь под рукою святой,
отступают пророчества мрака!
Благодарность судьбе
воздавать неспроста,
и от счастья пьянеть,
погружая уста
в хризантем сладко-горькую пену:
Новой эрой над миром
всходить Красоте! –
и следить с торжеством,
как на звёздном
холсте
зажигается
имя
Елены.
Приглашение к игре
Приходи поиграть в бадминтон
на газоне с прохладной травой,
тёмный клевер примять босиком
ослепительно тёплой зимой!
Ты на голову выше меня,
мне тягаться с тобой нелегко –
только струны ракетки звенят,
на удар отвечая тугой!
Вот, как факел, ракетку взметнёшь
длинным взмахом певучей руки –
и волан на свободу пошлёшь,
словно в танце, привстав на носки.
Стоит только его отпустить –
и воробушком серым волан
догоняет стремительных птиц,
улетая почти к облакам.
Ты вослед озорному птенцу
вознесёшь запрокинутый взгляд –
и лучи пробегут по лицу,
и глаза синеву отразят.
Но как только крутая дуга
ко мне снова воланчик вернёт –
распрямляюсь пружиной прыжка,
выбивая по струнам аккорд!
Я в азарте подрежу свечу
прямизной моментальных подач,
но отбить не успев, пропущу
прямо в сердце нацеленный мяч!
И спиной на траву упаду,
чтоб дыхание перевести
и как боль, пережить красоту,
что насилу способна вместить.
...После можно лежать на траве,
провожать облака в синеве,
пока нежность волною тепла
накрывает тихонько тела...
Путешествие Елены в Талину страну
Отпустите, поздний вечер
и земной закон!
Пусть скорей усталость лечит
благодатный сон.
В нём зовёт тебя свободой
девочки страна,
где два часовых у входа –
чёртики стоят.
На ладони им покажешь
свой заветный знак –
и торжественные стражи
двери отворят.
Домик в дереве построят
жители страны,
что ветвями и корою
обнимает сны.
Он зовёт в корнях гнездиться
в сладостном тепле,
и восход встречать, как птицы,
в кроне на заре.
У тебя на той планете
облик не земной,
за спиной играет ветер
русою волной.
Здесь возможно с водопада
лихо вниз скользить,
и дельфины в море рядом
дружно будут плыть.
А потом в траве высокой
вдоль реки брести
и с лошадкой темноокой
разговор вести.
Нанизать в лесу хрустальном
самоцветов нить,
и в лукошке деревянном
в море отпустить.
Вдруг, пока вослед глядишь им,
дева подойдёт
и опустится неслышно
рядом на песок.
– Здравствуй – скажет.
– Кто ты? – спросишь.–
Имя знать позволь.
У неё по пояс косы
чёрные как смоль.
А хозяйка улыбнётся,
лишь глаза блестят.
Золотой короной солнца
отгорит закат.
И пока неспешно тлеет
в сумерках костёр,
королев моих согреет
тихий разговор.
2001
На ромашковом поле
«И под ветром июньским
ромашковый луг всколыхнётся,
когда выйдешь босой
по траве осторожно ступать.»
NEAL
Я на зов прибегу
побывать на ромашковом поле,
где ты в белом сидишь и второй доплетаешь венок,
и встречаешь меня
королевой в цветочной
короне,
с поцелуем вводя
во владенья к себе на порог.
Без изъяна и края
цветёт это поле покоя –
нежным солнцем согретая девственная чистота.
Здесь исполнится всё,
что
едва загадаем мы двое,
и ни око чужое, ни время
не вторглись сюда.
Ты мне тоже наденешь венок из ромашек счастливых
и пойдёшь танцевать
со смешинкой в очах голубых,
увлекая в движенье меня,
что
в восторге застыла, –
лишь Земля твои стопы целует
устами травы.
Отдышавшись потом,
упадём на пахучие травы,
сочетая дыханье со вздохами тёплой Земли.
И быть может, задремлем,
коснувшись тихонько руками,
чтобы в странствия нас
рука об руку сны унесли...
Хокку
Нежность моя,
таясь в серебристой листве оливы,
ждёт, когда мимо пройдёшь.
* * *
То
белым ангелом появишься то чёрным
Струя чистейший свет
очей зелёных
О будь благословенна –
избавитель
Мой мужественный
Героиня
Терпения
Тончайшей хирургии
Чьи как природа
совершенны жесты
И каждое текучее
движенье
Вплетает как струя в
морские струи
Зелёное плавучее
растенье
Когда ты вспоминаешь
танец узкой
Как рыбка серебристая
ладонью
И непрерывно задеваешь
струны
Небесные в груди моей
Как арфу...
Не вымолвить мне речи
благодарной
Всё сказано
И всё – невыразимо
И лишь в саду я
вглядываясь в зелень
Слагаю непослушными
губами
О Будь Благословенна
Весною всей что под
окном бушует
Всем розовым
Всей тягой голубого
Всей страстью жёлтого
Всей белизной
ромашек
Прошу в траве
коленопреклоненно
Б у д ь
Б л а г о с л о в е н н
а.
Танец Елены
Распластана, на грани слёз, за гранью,
где слились наслажденье и страданье,
слежу, как руки тонкие взлетают
и плавно так по воздуху стекают,
как яблони медовой лепестки,
согретые безветрием весны.
И каждый всплеск по воздуху ладоней
невидимо пространства струны тронет,
рождая только сердцем различимый
звук чистый красоты невыразимой,
и в полутьме светящийся извив
за пальцами по следу прочертив.
Прикрыв глаза, струишься между всеми,
пронизывая бытиё и время,
но в совершенстве каждого движенья
уже сквозит росток Преображенья –
нить новую в творение вплела
в деснице Божьей тонкая игла.
Ода иерусалимской не-встрече!
Нежность
моя,
таясь в серебристой листве оливы,
ждёт, когда мимо пройдёшь.
февраль 2001
Нежданным полётом
в разгаре весны
однажды в субботу
сбываются сны.
О, если б позволить
тогда мне могли
лететь за тобою,
не чуя земли!..
Прозрачней, чем воздух,
сквозь воздух скользить –
и только бы впитывать,
только следить,
тая ликованье,
за взглядом твоим,
когда ты вступаешь
в Иерусалим!
Где факелом пряным
из сладких цветов
пылает багряник,
как розовый столп,
под стать Ренуару
рассыпав мазки,
уютный Эйн-Карем
объятья раскрыл.
А дальше шагами
дорожки хрустят –
навстречу потянется
Розовый Сад.
Точёные ветви
раскинув в салют,
атласские кедры
там честь отдают!
И каждая роза,
вся – кротость сама, –
в растроганный воздух
струит аромат
и ждёт поцелуя,
привстав на носки,
как в трубочку губы,
сложив лепестки.
Вдруг, ахнув, заметишь –
над склоном легко
сакуры нежнейшей
парит облачко;
на город мой глянешь
с вершины холма –
навстречу привстанут,
белея, дома;
Сойдёшь ли к ключам,
зажурчавшим у ног,
потрогаешь ласково
бархатный мох –
улыбкою, поступью
город живой,
коснувшись его,
просветляешь собой.
Само и не нужно
моё бытиё –
мне только бы слушать
дыханье твоё
в громадине Храма,
где холод и тишь,
и тонкой средь камня
свечою стоишь.
Под сводом тяжёлым
читаешь узор
и с Храмом безмолвный
ведёшь разговор...
Во дворик шагнёшь
в ослепительный свет,
где каменный панцирь
на солнце нагрет,
за ним в переулках
скрещения стен
лучи разбивают
на блики и тень.
Почувствуют камни
оливковый взгляд
и память о нём
для меня сохранят...
А мне бы побыть
на опушке лесной,
полуденный
оберегая покой,
где сходятся после
раздумьем одним
шумящие сосны
с молчаньем твоим...
. . . .
.
Но – не удостоюсь.
Мне сказано – «Нет».
Под цфатской сосною
объявлен запрет.
Блистательно-круто
не-встреча сбылась!..
Лишь нежность минуты
своей дождалась,
что в листьях оливы,
скрывающих дрожь,
ждала терпеливо,
когда ты придёшь...
* * *
Спасибо, любимая,
что терпеливо так
кормишь с ладони
голубку свою
крупицами истины...
Об апрельской погоде...
Да каких же погод
напророчил тебе этот город,
что так круто настиг,
над судьбой заявив свою власть?!
Метким выстрелом влёт
полоснула внезапная горесть.
Обожгло пустотой:
Не успела. И – не дождалась.
Старый сгорбился дом
и глаза виновато скрывает,
но приходится в низкий проём, цепенея,
войти.
Пусть хоть тысячу раз
ты устройство миров понимаешь –
всё равно эту чашу встречают
один
на один.
И пойдёт бесконечная ночь перелистывать
память
и крупицы родного тепла по следам
сохранять.
Так и будешь сидеть,
беззащитной спиной осязая,
как в отверстые двери
свистит
леденящий сквозняк...
...Но забрезжит рассвет.
Защебечут настырные птицы,
заскребётся в окошко разбуженный сад, как
щенок.
И стряхнув забытьё,
ты не сможешь на зов не спуститься,
и от утра нечаянно первый пригубишь
глоток.
А из сада с лучами косыми так остро
нахлынет
и уже не отпустит,
куда бы шаги ни несли,
этот запах щемящий из детства,
до
боли любимый,
что давно тебя ждал –
запах воздуха ранней весны.
Мостовые исхоженных улиц рванутся
навстречу,
и разбуженной памяти зов зазвенит,
только тронь:
целомудренно вишенки в платьях стоят
подвенечных,
лепестки кружевные доверчиво сыплют в
ладонь.
Не оставят одну тебя даже над глиняным
краем –
окружат дерева,
как родную, обступят стволы.
День за днём зеленеющий взгляд потихоньку
оттает,
отражая рожденье безудержной новой листвы.
Ведь Надежда живёт,
наполняя ташкентские грозы –
с неба ливень святой захлестнёт океаном
Любви!..
И мохнатые гроздья сирень,
улыбаясь сквозь слёзы,
с утешением робким
наклонит на плечи твои...
Сказка Элемента Бытия
Хочешь, я расскажу тебе сказку? –
Я – Точка-Точка-Запятая,
нарисованный смешной человечек.
Тело моё вовсе прозрачно –
лишь кружочек да огуречек,
но зато я летать умею.
А ещё у меня есть остров,
берега его каменисты,
а вокруг шумят океаны,
с четырёх сторон омывают.
Это – остров Отдохновенья.
Мне весь мир кругом с него видно,
и явленье мира любое
можно подержать на ладони.
Здесь, на островке каменистом,
тайное сокровище хранится –
в его сердце грот есть тенистый,
в нём родник с водою живою
бьёт со дна чистейшей струёю.
Днём и ночью вода струится
через грот прохладный уютный,
весь увитый папоротником зелёным,
а на дне его мох изумрудный,
словно нежный ковёр бархатистый.
Кто для жизни этот грот сохраняет? –
это я, Точка-Точка-Запятая,
Элемент Бытия, человечек.
Здесь я жду воробушка-друга,
у которого летать научился.
Если вдруг утомились крылья,
пёрышки подёрнуты пылью
и опущены печально ресницы –
прилетай ко мне, воробушек милый.
Не забудь: едва пожелаешь –
сразу попадёшь на мой остров,
позову тебя в грот заветный,
папоротниками увитый.
Ты приляг на мох изумрудный –
он и мягкий, и тёплый, и прохладный,
вот родник живой серебрится –
эту воду пить – не напиться.
Можно тут крылышки расслабить,
пёрышко за пёрышком расправить,
я твои водою живою
бережно ноженьки омою...
Можно незаметно забыться,
с водами прозрачными слиться,
лишь ловить сквозь воды журчанье,
как неслышная музыка струится...
А когда, набравшись сил, на рассвете
выпорхнешь солнцу навстречу –
на прощанье мы оба друг дружке
утренний привет прощебечем!..
Ташкентские ландыши
На улицы зелёные
с невидимых сторон
хрусталики точёные
разбрасывают звон.
Вызванивают тоненько
мелодию весны
лесные колокольчики
подснежной белизны.
А ты идёшь, прощаешься,
пути ведёшь свои
от горя и усталости
едва не в забытьи.
И на углу у бабушек
накупишь за гроши
букетики из ландышей
на ниточках души.
Качнувшись от касания
руки твоей, цветы
откликнутся звучанием
хрустальной чистоты.
От головокружения
оступишься на миг –
до чрева наслаждением
их аромат проник,
наполнил колокольчики
дурманящий бальзам –
как белые бокальчики
с зубцами по краям.
...По скверикам каштановым
безмолвная пройдёшь,
глаза склоняя к ландышам
зелёные от слёз.
Но примутся незваные,
озвучивая боль,
с шагами в лад вызванивать
серебряный минор.
Ладонью утешающей
дотронется до щёк
широких листьев ландыша
садовый холодок.
Девчушка чернокосая
тебе с ладошки вдруг
отсыплет в горсти досыта
зелёный свой урюк,
и, удивляясь грусти их,
засмотрится вослед:
откуда эта музыка –
почудилась, иль нет?..
Цветы из пальцев выронив –
далече-далека –
оставит обессиленно
поникшая рука.
Но белой Ариадною –
чтоб не прервался след! –
фонарики упрямые
выстреливают свет!
В дому чужом и плачущем
из неусыпных уст
колоколами
ландыши
благовещают
грусть.
Переводчица
...Мне надо их в звуки иные облечь,
переплавляя в гортанную речь, –
слова твои льются такие –
жемчужные и золотые.
А мне нужно бережно их подхватить,
но только бы не уронить, не разбить –
и слушаю чутко, волнуясь,
слов тонкую струйку живую –
её я должна целиком уловить,
ни капли текучей её не пролить,
и словом отточенным, чётким
составить янтарные чётки.
Зато мне позволено видеть и быть,
сидеть замирая, всем телом ловить,
как переливается голос,
всё мягче становится сумерек свет,
черты твои тень обволакивает
и гаснет за волосом волос...
Третье июля. Карандашный
набросок
...Прикосновением небесным
меж пальцев лепестки.
Суровым мужеством безвестным
отточены шаги.
Струя стремительного света
с пружиною внутри
певучей линией одета –
гляди, боготвори!..
Лишь лёгкой тенью тонкость лика
туманит чуть,
на миг сей горестно-счастливый
окинув путь.
Одиннадцатое
июля
Это две разных жизни.
Одна – и другая.
Эта жизнь –
где мы слиты одним
кровотоком.
По сосудам единая кровь
протекает.
Разделенье – немыслимо.
И один нас окутал мерцающий
кокон...
Но приходит другая.
Прозренье – жестоко.
Резкий свет
одиночества,
отрезвляющий ветром
холодным,
заточил тебя в круг,
где одна на один –
пред судьбою и
горем.
Не пробиться к тебе,
не коснуться дыханием
тёплым и кротким...
Слава Богу, проходит.
И вернуться
позволено...
Просто я теперь знаю:
Это разные жизни.
Одна – и другая.
* *
*
Твой младший ангел,
твой Матфей,
твой
несмышлёныш,
шаги твои пытаюсь
повторять,
тянусь птенцовой шейкой
снизу вверх
и негодую тяжестью пути
–
обиженный, смешной,
недоумённый!
Забавный, как
насупленный малыш.
Но всё же крылья
понемногу отрастают.
И каждый раз:
встряхнусь, перерасту –
и возвращаюсь.
А за душой ( за
пазухой) – всё та же
заветная тетрадка
голубая:
Евангелие от
Ниэль.
Строка
«Оробело, как вступают в озеро,
разве знал я,
циник и паяц,
что
любовь – великая боязнь...»
А.Вознесенский
...Как поцелуй подхватывают –
с уст на уста,
как на одну успевают пушинку подуть,
как по сухому полю
перебегает искра
или случайная прядь
припадает на грудь –
так
с уст на уста
перепорхнула строка –
и благодарность хлынула через края,
так
электрической вспышкой замкнулась
дуга –
так на устах твоих
любовь
прозвучала моя.
«Аве, Оза...»
Послесловие к «телеске»*
Эти длинных пальцев пять –
словно нотная тетрадь,
с них при каждом прикасанье
будет музыка стекать.
В каждом пальчике живут
своя нотка и этюд,
музыкой прикосновений,
только тронешь, – соскользнут.
И по телу дрожь пройдёт,
как по клавишам аккорд,
в нём душа, как суть рояля,
многострунно запоёт.
Череда певучих нот
в каждом жесте оживёт,
сладких капелек росою
мне на сердце упадёт.
Жилки тонкие с руки
побегут, как ручейки,
что изысканным узором
чертят тайнопись руки.
Пальцы ноготки длиннят,
их отлив зеленоват,
золотых бронзовок стайкой
перламутрово блестят.
Прикоснутся – и взлетят,
мне оставив аромат,
лишь вослед рояля струны
долгим откликом звучат...
* «Телеска» - тренинг по
телесно-ориентированной терапии
* * *
...И
вновь ухожу,
звёздной
пылью осыпав,
из радуги блёстки тебе оставляя.
Просторное небо горит неусыпно
мерцающей сетью от края до края.
В песочных часах просыпаются звёзды
с шуршанием тихим,
журчаньем
покоя,
и древо неспешного вечного роста
Вселенную нижет на ветви и корни.
* *
*
...Божественная
медленность сюжета.
Терпение, как луковицы лилий,
питает толщину своих покровов,
в тиши возводит стену за стеною
подземные хоромы потайные
и в сердце их лелеет драгоценный
ростка зародыш за семью стенами,
затем чтоб в час урочный долгожданный,
когда прольётся благодатный ливень,
затворы дрогнули и рухнули заслоны
и выстрелил могучий гибкий стебель,
на Божий свет явился венценосный,
и в чистой царственности первозданной
бутон проклюнулся, и лепестки раскрылись –
предстал пред Божьи взоры амариллис.
...Божественная медленность рассказа,
сюжета моего повествованья.
Блаженство прикасается по капле,
нисходит мне в урочный час недели,
даёт урок пленительного слова,
зовёт и задаёт свои загадки
с лукавою загадочной улыбкой.
И я к нему по капле привыкаю,
порой с руки вкушая щедрой неги,
с собой зовущей безоглядно слиться
до трепета бездонного блаженства...
Как луковица лилий вызревает,
хоромы сокровенные возводит,
оно как будто вскользь упоминает,
как будто намекает ненароком
и говорит душе, что наслажденье
ещё непредставимое – возможно
и сможет расцвести в свой час счастливый
Божественною гроздью белых лилий!..
...Когда же прошумит священный дождь?..
Тринадцатое ноября. Иерусалимский лес
Натянутая тетива,
вибрирующая струна,
Эоловою арфой
под Божьею рукой звеня,
в струе прозрачного огня
от Солнца и до камня,
в столпе небесного огня
раскачивалась, как сосна,
от солнечного ветра,
сияньем преображена,
и пело тело, как струна
натянутого света!
На круглом темени холма
тянулась молнию принять
трепещущей антенной,
привстав на цыпочки почти,
Земле любимой принести
гимн радости Вселенной!..
И руки в голубую высь
рисунком чудным вознеслись
в зелёных сосен раме,
а основанием стопам
служила белая скала –
ликующий фундамент.
И в чашу каменную тёк
сосны благоуханный сок –
в янтарь он отольётся,
чтобы любую вечность мог
хранить твой драгоценный вздох
в горящих каплях солнца!..
Ода вишнёвому свитеру
Изысканный свитер
вишнёвого цвета –
оставить его не могу невоспетым!
Узоры на нём –
красивее не надо –
как горсточки вишен
иль кисть винограда.
Мне трудно сегодня
пришлось согреваться,
и так не хотелось
с тобой расставаться,
но свитер вишнёвый
пришёлся как раз –
меня от печали
и холода спас!
Я глажу рукой
его ровную вязку –
ты свитер вязала,
как добрую сказку,
изнаночных петель
накинув венец,
придумала сказке
счастливый конец!
Я греюсь, любуюсь
искусным узором
и грёзы баюкаю
любящим взором,
как вечер ташкентский
медлительно гас,
и спицы сновали,
и нитка вилась.
Огнями и окнами
мир зажигался,
в лукошке уютном
клубок расплетался,
под нежностью пальцев,
ласкающих нить,
все петли старались
тепло сохранить...
Такой этот свитер
знакомый и близкий,
как будто он связан
рукой материнской,
ладони любимой
родное тепло,
ни с чем не сравнимое,
в вязку легло.
Изысканный свитер
вишнёвого цвета –
как будто руками
твоими согрета...
ЕВа
Одну
излюбленную мысль
очерчиваю в семь кругов,
и в каждый круг, и в каждый смысл
я заключу мою любовь.
Круги живые не слова
горячей нежностью струят,
но будут радугой вставать
по одному вокруг тебя.
Любовь приходит без причин –
откуда вдруг? – не объяснить –
простые будни в миг один
горячим светом озарить.
2002
* * *
...Почему-то
снег в Иерусалиме выпадает последнее время только в чётные годы. Три последних
я хорошо помню: январь девяносто
восьмого, январь двухтысячного, январь две тысячи второго...
...Забытьё
этих зимних погод
к двери высокогорного дома
мне дороги-пути занесёт,
устрашает раскатами грома
и ночлега достичь не даёт.
Остаётся кружить напролёт
средь сверкания капель и молний,
только пить ниспадающий дождь,
и мгновение чуда исполнить,
только ветром пробитый подъезд
будет рвать непослушные листья,
и смеющимся голосом петь,
и с зонтом под грозою кружиться,
прославляя ненастную ночь,
пока
бьётся доверчивой жилкой
жизнь моя, от снегов до снегов
поднебесного Ерусалима
обошедшая девять кругов.
Колыбельная сада
...В праздник утром звонить нельзя.
В праздник утром, седой порой,
в день дождливый и выходной,
дом, где окна выходят в сад,
выплывает в белёсый день,
и белеет в дожде сирень.
Продолжается зов из сна,
зов загадочный и родной.
Золотисты твои глаза,
говорила со мной из сна,
укоряла – что ж не пришла –
и в полёт позвала с собой...
А теперь только дождь и сад,
словно жизнь или две назад.
Но про сон и про мокрый сад
я вернусь тебе рассказать.
И ладони твои держать,
и в ресницах баюкать сон,
где, туманом седым дыша,
сад качается под дождём...
Четвёртое апреля
איך עבר
עליך יום הזה,
יום
קודר בטעם של דמעות?..
שמחזיר
כאב אבדתך
ומביא
עוד עצב אבדות...
איך
היה לך כוח לעבוד,
לחייך,
ללכת בעירך?
איך
היה לך כוח לעמוד
בגבורה
וצער גורלך?..
אז
אולי תושיטי יד דקה,
תני
לנגוע, לחזק ידך.
איך
ביקשתי לבטל מרחק,
להצמיד
ליבי ליד ליבך...
Руки
Я не скучаю по тебе.
Вот только трепетные руки,
как будто сами по себе,
всё не найдут тебя в разлуке.
Как голубиные крыла,
что долгом посланы в дорогу,
зовут родимого тепла
и успокоиться не могут.
Они как рана говорят,
саднят, как ствол на свежем сломе.
Когда приходится отнять –
предплечья ноют и ладони.
Но так безропотно несут
неприкасанья злое иго,
и лишь, собрав все силы, ждут
того единственного мига,
что нас опять соединит, –
и с облегченья сладким вздохом
неотвратимо, как магнит,
с тобой сливаются, как с Богом.
* * *
...И пока домой поднимаюсь,
выгорает трава весны.
Городок старинный Эммаус
от тебя – полчаса езды.
В белой церкви фасады стынут,
никого. Тишина светла.
Вьётся рой золотых пылинок
в форме тела – где ты была.
* *
*
Какою силой наполняюсь
–
Благословением твоим –
Пока слагается из пауз
Беседа, внятная
двоим...
Колыбельная дождя
И едва сомкнёшь зелёные
Зелёные твои
Словно лики удивлённые
Аукнутся вдали
Словно парус ароматовый
Склоняется к волне
Словно ненайдёныш маленький
Плачет во сне
Только на волне качается
Колышется полёт
И протяжно над причалами
Ветер поёт
Только фонари лохматые
Бьёт наотмашь дождь
И как пёс глаза агатовые
Не смыкает ночь
Что почудится над пяльцами
Царевнам времён
Только пробегает пальцами
По клавишам сон
Только стелются над колосом
Кони царских кровей
Только засыпают волосы
Под рукой моей
Так пускай плывёт-качается
На волнах колыбель
И в снегах притворной яростью
Дышит метель
Ветер носит эвкалиптовы
Косы до земли
Лишь бы тронул сон улыбкою
Уста твои...
Дары
Принести тебе в дар
эти
щедрые запахи поля,
эти иглы сухие вдоль белой от мела тропы,
но дороже всего –
принести бы
крупицу покоя:
никого на сосновых холмах, только ветер
и ты.
И пока не спеша возвращаешься вечером
ранним,
оседает закат за верблюжий Мерона хребет,
просыпается ветер,
ладонью проводит по травам,
и дремотно они сладкой горечью дышат в
ответ.
Принести ли тебе
избавленье
полдневного сада,
где для взора целебную зелень плетёт
виноград,
льют негромкую речь подорожник, лаванда и
мята,
землянички из листьев нарядно глядят.
Что смогу принести?..
Фотоснимок, заснят
наудачу, –
взгляд блаженен, и только травинка горчит
на губе, –
только солнечных ягод
душистую
горсть, и впридачу
эту жизнь, посвящённую каждым дыханьем
тебе.
Мой
Иерусалим ׀ Евангелие
от Ниэль ׀ Новая
тетрадь ׀ Старые стихи
Об авторе ׀ Друзья ׀ Обновления ׀ Почта ׀ Цикламены