Кир БУЛЫЧЕВ
ЛЮБИМЕЦ
Я точно помню, что увидел ее впервые в пятницу, шестого мая, сразу
после обеда.
Я решил позагорать у бассейна - купаться еще холодно, но если лежишь
рядом с водой и солнце уже обжигает, можно вообразить, что наступило лето.
Я лежал так, чтобы поглядывать на соседний участок - с утра туда
переехали новые соседи, вместо Злобницы, улетевшей к мужу на Марс.
Я закрыл глаза и задремал, но вдруг почему-то проснулся - по газону
шла рыжеволосая девушка.
Соседский бассейн начинается сразу за невысокой живой оградой,
разделяющей наши участки. Девушка уселась на край бассейна, окунула в него
пятку и сразу поджала ногу - не ожидала, видно, что вода такая холодная.
Откуда она приехала, если не знает, что у нас в начале мая еще не
купаются?
Думая так, я разглядывал ее, и девушка это заметила, кинула в мою
сторону острый быстрый взгляд и отвернулась, словно только что смотрела не
на меня, а на муху.
- Привет! - сказал я. - С приездом.
- Ах! - тихонько воскликнула она. И подняла левый локоть, чтобы
скрыть от меня очертания полной груди.
- Вы надолго сюда? - спросил я, делая вид, что не заметил ее
смущения.
- Мы здесь будем жить.
Ее тяжелые волосы падали на белые плечи.
- Меня Тимом зовут, - сказал я, поднимаясь. Мне хотелось, чтобы она
увидела, как я сложен. Недаром я пробегаю стометровку за двенадцать
секунд.
- Очень приятно, - ответила она с улыбкой, но не назвала себя.
Но тут же - о ирония судьбы! - от дома послышался голос:
- Ирэн! Ирэ-э-эн, ты где? Скорей беги ко мне.
- Вот видишь, - сказала Ирэн, - мы и познакомились.
Она грациозно выпрямилась и побежала к дому. Мне очень понравились ее
спина и ноги - у нее были длинные, прямые ноги с крепкими округлыми
икрами.
На бегу она обернулась и помахала мне рукой.
Знакомство состоялось.
Я рассказал о ней Вику - старому цинику двадцати с лишним несчитанных
лет, хрупкому, возвышенному, с кудрями до плеч, голубоглазому,
породистому.
На самом деле Вик - корыстный, наглый парень, и я с ним дружу только
потому, что знаю ему цену.
- Да видел я ее, - отмахнулся Вик в ответ на мои похвалы в адрес
Ирэн. - Ты редко бываешь в свете, сидишь сиднем дома, ни на выставке тебя
не увидишь, ни в парке. Так что первое же смазливое личико в пределах
твоего зоркого взгляда - и ты готов!
- Я мечтаю а ней, - сказал я хрипло, чем вызвал приступ хохота у
моего друга.
- Ромео! - повторял он. - Ромео с голым задом!
Я хотел было врезать ему за слова, которые болью отозвались в моем
оцарапанном сердце, но Вик увернулся. Я с трудом догнал его у самых ворот,
повалил на траву и заломил руку за спину.
- Сдавайся! - прорычал я. - Не то растерзаю!
Тут, как назло, домой вернулась Яйблочка.
- Как дети! - закричала она, вываливаясь из своего флаера. - Сейчас
же прекратите, уши оторву! Земля же холодная!
Она кинулась за нами, но куда ей догнать двух молодых людей!
- Ну ладно, ладно, - крикнула она нам вслед. - Я пошла готовить ужин,
слышишь, Тимошка?
Она отлично знает, что я ненавижу это собачье ими. Я сделал вид, что
не слышу.
Мы отбежали с Виком к старой трансформаторной будке.
Когда-то, еще мальчишкой, я любил прятаться здесь и воображать, что я
подкрадываюсь к неуязвимому дракону в джунглях Эвридики... Я вырос,
джунгли вырубили, дракона держат в зоопарке, а трансформаторная будка так
и стоит, сто лет никому не нужная...
- Сегодня третью серию будут показывать, - сказал Вик.
- Если у нее есть сестра, - сказал я, - ты с ней тоже можешь
познакомиться.
- Больно ты шустрый, - ухмыльнулся мой друг. - Ты уверен, что тебе
разрешат с ней общаться?
- Я никого не намерен спрашивать.
- Ай-ай-ай, какие мы смелые!
- Тимофей! Тимоша! - Яйблочка звала меня самым ласковым из своего
набора голосов. - Кушать, кушаньки, беги сюда, мой мальчик!
- С ума сойти! - засмеялся Вик. - Она намерена тебя кормить грудью до
тридцати лет.
Тут я стукнул его кулаком по затылку, чуть голова не отвалилась. Он
ахнул и примолк.
А я пошел домой вовсе не потому, что послушался Яйблочку, я боялся,
что если уж очень разозлю ее, она не допустит меня вечером к телевизору.
- Ноги вытер? - спросила Яйблочка, когда я вошел в дом.
Я не стал отвечать, а продолжил путь на кухню.
Яйблочко восседала за столом, перед ней стояла емкость с ее пойлом -
ей доктор прописал. На моей тарелке лежал кусок трески, посыпанный
зеленью. Редкое по нашим временам лакомство.
Прежде чем приняться за обед, я подошел к окну и поглядел - окно
выходило к дому Ирэн. Но самой девушки не было видно.
После обеда мы отдыхали, а потом Яйблочка повела меня гулять.
Я не люблю эти почти ритуальные прогулки - Яйблочка не та спутница,
которую человек выбирает по доброй воле. Но я ее не выбирал.
В тот день, идя рядом с ней, я впервые глубоко задумался о
несправедливости судьбы. Ведь каждый из нас таков, каким он родился, каким
его воспитали. Я предпочел бы иную судьбу, пускай не такую надежную и
сытую, пускай полную лишений и опасностей, как у бродяг и охотников.
Впрочем, я их никогда не видел. Может быть, их придумали домашние любимцы.
Чем ближе к центру городка, тем больше встречалось парочек, подобных
нашей. Яйблочка раскланивалась с ними, приседала, покачивала бедрами,
звенела нитями железных бус, а когда она наклоняла вперед бюст, мне все
казалось, что сейчас она угодит этими бусами мне по темечку - и я замертво
рухну на мостовую.
Я понял, что Яйблочка направляется в бар "Олимпия" при торговом
центре. Там она будет сосать неудобоваримые напитки с себе подобными
дамами, а я побуду с людьми.
Мы подошли к бару, и Яйблочка, добрая уродина, заявила:
- Тимоша, если ты побудешь в общей комнате, мы потом в кино сходим,
хорошо?
Я отвернулся. Она должна думать, что я расстроен больше, чем на самом
деле. А я не имел ничего против того, чтобы поболтать со старыми
приятелями, пока ты, голубушка, вкушаешь свое вонючее зелье.
Так что я молчал и смотрел на нее красивыми, выразительными серыми
глазами.
Но Яйблочка выдержала мой укоризненный взгляд и вытащила из сумки
наличник. Я побледнел, но Яйблочка показала на объявление над входом в
комнату:
"ПОМЕЩЕНИЕ ДЛЯ ДОМАШНИХ ЛЮБИМЦЕВ.
ВХОД БЕЗ НАМОРДНИКОВ ВОСПРЕЩЕН"
Объявление знакомое и унизительное. Но я не стал спорить и
капризничать, не то настроение.
Я сам подставил лицо, и Яйблочка не грубо, я бы даже сказал - с
неуклюжей нежностью приспособила мне на лицо намордник, который прикрывал
рот и подбородок. Я вполне допускаю, что когда-то по недоразумению кто-то
из домашних людей укусил другого домашнего человека, но кто и почему дал
право возвести этот случай в ранг правила? С чего они решили, что мы
обязательно должны бросаться друг на друга и кусаться? Кусаться! Вы себе
представляете?
В большой комнате, где хозяева оставляют домашних любимцев, пока пьют
кофе, болтают в кафе или выбирают что-нибудь в магазине, было человек
тридцать, не меньше. Все в намордниках, но если у меня, он был простой и
почти незаметный - мы с Яйблочкой старались свести унижение к минимуму, то
у других людей на физиономиях порой красовались нелепейшие защитные
сооружения, у кого из кованой проволоки, у кого в виде керамического
букетика.
Я сразу заметил увидел Вика, который сидел перед телеэкраном. На нем
был розовый намордник, имитирующий хоккейную маску вратаря Хризабудкина, -
мне было бы стыдно появиться в обществе в таком виде. Я обвел комнату
взглядом, надеясь, что найду Курта - он обещал мне жвачку. Мерзавец Вик
неправильно истолковал мой ищущий взор и, поправив завитую гриву волос,
ехидно заметил:
- Сюда самочек не заводят. Может плохо кончиться!
- Я Курта ищу.
Я и без него знал, что девушке здесь не место. Среди домашних
любимцев встречаются скоты.
- Нет здесь Курта, - сказал Вик.
- А что по телеку показывают?
Вик не ответил. Я обернулся к экрану. Показывали исторический фильм
о первой высадке на Землю Хозяев.
...Толпа поселян в уродливых одеждах радостно гогочет, наблюдая, как
из открытого люка корабля не спеша выходят три пришельца. Они массивны,
они куда крупнее и тяжелее человека, некоторые достигают четырех метров.
Из скафандров высовываются чешуйчатые зеленые лапы с длинными цепкими,
словно без костей, пальцами. Зеленые, блестящие, словно смазанные жиром,
головы тоже покрыты зелеными чешуйками. Пришельцы здороваются с
поселянами.
- Сегодня юбилей! - произнес вдруг сидевший рядом со мной средних лет
мужчина в какой-то глупой попонке. - Столетие! Столетие первого
счастливого контакта!
- Выпить бы, - произнес какой-то жалкий замарашка. Порой в комнату
для отдыха домашних любимцев проникают с улицы бродячие люди. Затерявшись
среди нас, они могут рассчитывать на стакан лимонада или на горсть
орешков. - Выпить бы, я сказал! По случаю счастливого юбилея!
Он смотрел на меня в упор, словно я сейчас вытащу из-под мышки
бутылку самогона.
Чтобы не встречаться с его наглым взглядом, я обратился к экрану.
Странная мысль посетила меня: как изменилась жизнь на Земле за прошедшие
сто лет! Хоть меня тогда еще не было на свете, я знаю по старым пленкам и
журналам о мире насилия, неуверенности, ранней смерти и нищеты, о мире, в
котором господствовало право сильного, где люди, будто стремясь к
самоубийству, уничтожали реки и отравляли воздух... Страшно подумать, что
было бы без Визита!
Замарашка уже приставал к Вику, и я слышал его занудный голос:
- Ну глоток достань, ну достань, братишка, ты же можешь, ты же
гладкий!
Я с радостью смотрел, как на экране спокойно, с чувством собственного
достоинства двигаются Спонсоры, вбирая лучащимися добротой глазами
окружающую действительность. Интересно, какие мысли проносились в тот
момент под этими высокими зелеными лбами! Яйблочка как-то, поглаживая меня
по спинке, рассказывала мне о ее отце - одном из первых Спонсоров. Она
уверяла, будто Спонсоры были огорчены тем, что увидели на Земле.
- Ай! - Отчаянный крик разорвал мирный шумок комнаты отдыха.
Я вскочил. Все вскочили. Так я и думал: Вик, элегантный, милый,
казалось бы генетически лишенный агрессивности, как дикий пес набросился
на замарашку, и они, сцепившись, катались по полу. Остальные вскочили со
своих мест, окружили спорщиков кольцом, аплодисментами и криками
подбадривали их. Поведение моих товарищей меня возмутило.
- Как вы себя ведете! - закричал я. - Постыдитесь! Вы забыли о том,
что наши Спонсоры не жалеют времени и сил, чтобы научить нас высокому
пониманию добра! Мы не имеем права опускаться до пошлой драки. В любую
минуту нас могут увидеть!
Но как назло никто не слышал меня. Зато на шум ворвались два
магазинных полицая с электродубинками. Они вели себя так, словно мы все
были преступниками и хулиганами, - колотили дубинками, валили на пол,
топтали ногами. Мы были вынуждены забиться в углы комнаты, но и там нас
доставали эти садисты.
Меня всегда возмущали те люди, которые не видят границы между любовью
к нашим Спонсорам, сотрудничеству с ними и услужению им за счет своих
соплеменников.
Как говорится, "служить бы рад, прислуживаться тошно!" Вот это - мое
кредо.
Но кредо не могло защитить меня от ударов, меня, пальцем никого не
задевшего и не принимавшего участия в этой постыдной драке,
спровоцированной, как я честно признался Яйблочке, когда она взяла меня из
комнаты отдыха, проходимцем-замарашкой, возможно, агентом деструктивных
сил, выступающих под ложным лозунгом: "Земля для людей!"
- Где бы они сейчас были, - проворчала в ответ Яйблочка, натягивая
поводок, предназначенный (в моем конкретном случае) только для того, чтобы
защитить меня в случае неожиданной опасности, - если бы не наша экспансия,
они бы вымерли от собственных нечистот.
Разумеется, я полностью согласен с моей милой, добродушной Яйблочкай,
четырехметровой неуклюжей лягушатиной!
Я решил воспользоваться ее тревожным настроением и сказал:
- Госпожа, я тут видел трехцветный электронный ошейник.
- Зачем тебе? У тебя совсем еще новый.
- В него вживлена система предупреждения. Если меня захотят украсть,
то он сразу даст сигнал.
- Небось бешеных денег стоит, - проворчала моя хозяйка.
И я понял, что ее постоянный страх потерять меня, лишиться лапушки,
псеночка-котеночка, дорогого моего человечка, которого она искренне
почитала членом семьи, заставит раскошелиться. Такой триколер уже купили
Вику, вся наша улица с ума посходила от зависти.
Мы повернули к дому. Скоро должен был вернуться со службы наш Спонсор
Яйблочко, и мы с госпожой всегда с трепетом ждали этого момента.
- Пока ты дрался в зверинце... - продолжала Яйблочка. Я попытался
было возразить, но она не слушала меня, она думала вслух. - ...мы с дамами
как раз обсуждали новости из Симферополя. Ты, наверное, смотрел по
телевизору. Это же надо - докатиться до обстрела курортного автобуса! Я не
сторонница жестокого обращения, но всякому терпению есть предел. И этот
нелепый лозунг...
- "Земля для людей!" - сказал я, и получилось чуть более вызывающе,
чем мне того хотелось.
И тут же Яйблочка стегнула меня по голой спине плетью, которую
всегда носила с собой, чтобы отгонять поклонниц.
Это меня глубоко оскорбило. Если ты больше и сильней, это не
означает, что можно пускать в ход плетку. Я лег на землю, на голый пыльный
асфальт. В знак протеста я решил тут же умереть!
Яйблочка дернула меня за поводок. Я не сопротивлялся. Она потянула
сильнее и буквально поволокла меня, не думая о том, что я могу оцарапаться
и у меня начнется нагноение, откуда всего шаг до гангрены!
Я поднялся на ноги. Ведь не ей - тупой скотине - мучиться перед
смертью! Если они захватили Землю, потому что у них есть одуряющие газы,
лазерные пушки и черт знает еще какое оружие, не означает, что Земля
погибла. Нет, мы не сказали еще последнего слова! Вы можете выжечь отряд
сопротивления в Крыму, но завтра мы откроекм новые подпольные ячейки в
других городах! И берегитесь, наглые завоеватели!
Яйблочка, видно, почувствовала ненависть, исходящую от представителя
порабощенного, но не сдавшегося народа, потому что перестала тянуть за
поводок и сказала виноватым голосом:
- Отряхнись, Тимоша. Нельзя же так себя вести - люди смотрят.
- Пускай смотрят, - ответил я, но все же подчинился. В отличие от
угнетателей - чего уж таиться, надо называть вещи своими именами - я
человек добрый и отходчивый.
Мы продолжали наше движение к дому.
Порой нам встречались другие Спонсоры и Спонсорши, совершавшие
послеполуденную прогулку с домашними любимцами. Спонсоры раскланивались и
перекидывались фразами на своем языке, и это давало возможность и нам,
любимцам, также обменяться приветствиями и новостями.
- Слышал, Тим, - спросил меня Иван Алексеевич из хозяйства
Плийбочико, - они кинули атомную бомбу на горный Крым. Нет теперь Алушты.
- Не может быть!
- По телеку передавали.
Иван Алексеевич мне неприятен. Всю жизнь он служит своим Спонсорам за
пределами разумного. Он даже бегает для хозяйки в магазин и качает их
ребенка. Нельзя же так унижаться!
- Наверное, это преувеличение, - сказал я, а у самого сердце сжалось
от жалости к Крыму, где мы так хорошо отдыхали в прошлом году.
- В городе создаются подпольные ячейки, - прошептал Иван Алексеевич.
- Я могу тебя рекомендовать.
Я не успел ответить, потому что Яйблочка потянула меня дальше, и
ошейник впился в горло. Хорошо еще, что она не услышала шепота этого
старого конспиратора. Нельзя бороться с природой, с судьбой!
Оказывается, Яйблочка все слышала.
- Надо будет сообщить об этом любимце, - сказала она задумчиво. - Ему
давно пора на живодерню! Подстрекательство такого рода ведет к напрасным
жертвам.
- Правильно! - крикнул я, хотя ошейник был натянут так, чтобы меня
задушить. Она меня воспитывала!
Я уж не знал, что делать, но тут зрелище, открывшееся моим несчастным
глазам, отвлекло меня от физических страданий.
Навстречу нам по бульвару шел жабеныш и вел на золотой цепочке мою
возлюбленную!
Нет, я никогда не спутаю ее ни с кем на свете! Ее светлый образ
запечатлелся в моем мозгу до конца дней.
- Ты куда? - закричала Яйблочка и так дернула меня назад, что я
потерял равновесие и, чтобы не упасть на землю, был вынужден встать на
четвереньки.
Девица, которая улыбнулась было мне как старому знакомому, при виде
моего несчастья рассмеялась - мелодично, звонко и обидно. Ее спонсоренок
остановился и тоже принялся смеяться, как смеются они все, дергая грудью и
животом.
- За что? - только и спросил я, поднимаясь и стараясь сохранить
чувство собственного достоинства. - Неужели тот факт, что сто лет назад
вам удалось обманом и превосходством в технике покорить Землю, дает вам
основания так больно унижать ее население?
Видно, в сердце этой туши что-то шевельнулось, потому что Яйблочка
строгим голосом приказала жабенку-спонсоренку прекратить смех! У них с
дисциплиной строго.
Жабеныш замолчал и потащил мою возлюбленную на боковую дорожку. Она
так элегантно и легко бежала рядом с ним, чуть подпрыгивая на бегу, линия
ног столь плавно переходила в круглый задик, рыжие кудри так нежно и
игриво струились по узкой спине, что у меня перехватило дух. И все попытки
и потуги Яйблочки оторвать меня от этого волнующего зрелища были тщетны.
Ей пришлось подхватить меня на лапы и, прижимая к жесткой грудной чешуе,
отнести домой.
* * *
Мы больше не разговаривали с Яйблочкай. Она не скрывала своего
недовольства, я - обиды.
В хорошие дни меня кормят вместе со Спонсорами, в гостиной, но тут
Яйблочка поставила мне миску на кухне в углу. Я взял ее, сел на
подоконник и стал смотреть в окно в надежде, что моя возлюбленная
вернулась с прогулки, но Яйблочка заглянула на кухню, дала мне
подзатыльник и согнала с подоконника. Я подумал было отомстить ей и
отказаться от ужина, но страшно хотелось кушать, и я решил подождать до
следующего раза.
На этом мои несчастья не закончились. Ни с того ни с сего моя жабина
устроила уборку в чулане и отыскала там книжку комиксов про супермена
Иванова, которую я выменял у Вика за старую монету. И когда домой заявился
со службы мрачный Спонсор Яйблочко, она еще до обеда подсунула ему свой
трофей.
Голодный и потому особо опасный для человечества пришелец Яйблочко
вытащил меня из-под дивана, куда я пытался забиться, и безжалостно избил
электрическим хлыстом. Его желтые глазки при этом горели яростным
садистским огнем, но при этом он беседовал со мной, словно не причинял мне
немыслимую боль, а распивал чай.
- Неужели ты до сих пор не усвоил, хомо сервилиус, что чтение -
прерогатива разумных существ? Сегодня ты начал читать...
- Но это же только комикс! Ой, больно!
- Будет еще больнее... Сегодня ты читаешь комикс, в котором человек
поднимает руку на Спонсора, а завтра ты выйдешь на улицу с пластиковой
бомбой!
- Никогда я не посмею поднять руку на своего кормильца!
- Ты не поднимешь, пока ты нас боишься, но как только исчезнет страх,
ты станешь опасен.
Рассуждая, он продолжал меня колотить.
Я уже захлебывался от слез и боли и чуть не потерял сознание, когда
госпожа Яйблочка вырвала меня из рук супруга и отнесла на подстилку.
Они говорили за дверью на своем зверском языке, который я знал, как
родной. Любопытно, но ни один Спонсор не верит, что человек может выучить
их язык - это как бы за пределами наших умственных возможностей. Хотя
практически все домашние любимцы, кроме уж самых тупых, отлично понимают
разговоры Спонсоров. А как иначе? Они решат отправить тебя на живодерню, а
ты будешь хлопать глазами?
- Пожалуй, ты был с ним излишне жесток, мой повелитель, - сказала
госпожа Яйблочка.
Ее муж что-то прохрюкал в ответ.
- Ведь он же нам не чужой.
Опять неразборчиво.
Я подполз к двери, волоча за собой подстилку. Идиотский запрет людям
одеваться, который свел в могилу уже много тысяч человек, особенно ужасен,
когда тебя побьют. Знобит, а накрыться нечем.
Кое-как натянув подстилку на синяки и царапины, я улегся у двери в их
комнату.
- Но мы взяли его малышом! Помнишь, какой он был забавный!
- Он уже не забавный. Надо что-то делать с ним дальше.
- Он безобидный.
- Ты не думаешь о животном! У него тоже свои потребности, -
рассудительно и размеренно говорил Спонсор.
Но почему надо называть меня животным, если давно уже доказано, что
люди разумны?
- Какие потребности у Тимоши?
- Потребности взрослого кобеля!
- Ну уж!
Затем последовала пауза. Видно, Спонсор доканчивал ужин, а его
супруга размышляла. Она размышляет со скоростью улитки.
- Ты прав, - услышал я ее голос. - Я сегодня уже об этом думала.
- А что случилось?
- При виде одной... особи женского пола он чуть было поводок не
оборвал.
- Я же говорил! Отвезем его в клинику. Пять минут - и больше не будет
проблем.
- Нет! - почти закричала госпожа Спонсорша. - Только не это!
- Почему? Миллионы людей проходят через эту операцию. Она сразу
снижает уровень агрессивности, улучшает характер животного. Если операцию
вовремя не сделать, это может кончиться трагедией. Ты же знаешь, сколько
молодых самцов убегало из домов, попадало под машины, в облавы, на
живодерню!
- Только не это! Я не переживу. Я не знаю, как мне жить без моего
Тимошеньки!
- Не раскисай. Он тебе будет только благодарен.
За дверью наступила зловещая, страшная тишина. Я физически ощущал,
как тяжело думает моя Спонсорша. Она всерьез обдумывает проблему, не
уничтожить ли во мне мужчину? Она - существо, с которым мы вместе живем
уже больше пятнадцати лет, она, которая вставала ко мне ночью, когда у
меня была скарлатина, которой я приношу ночные туфли и подогретый бульон,
если у нее бессонница... Неужели госпожа Яйблочка согласна на то, чтобы я,
самое близкое к ней существо, подвергся страшной операции. О нет!
- Ну ладно, - услышал я голос госпожи, - ложимся спать. Завтра еще
раз обсудим.
Дверь открылась, госпожа велела мне идти наверх в спальню, ложиться
на коврик у их постели, и я с трудом подчинился. Все тело ломило. Ужас
сковывал мои члены.
Господа заснули быстро, но я, разумеется, не спал. Они занесли топор
над самым важным даром природы, над самим моим естеством! Я знаю этих
несчастных рабов, этих домашних любимцев, лишенных мужского достоинства.
Это ничтожные счастливые тени людей, которые доживают свой растительный
век, не оставив следа на Земле.
Я бесшумно поднялся и подошел к окну.
Отсюда, со второго этажа, был виден газон, разделяющий наши дома. И
тут я увидел в ночной полутьме, как она легкая, душистая, вышла на этот
газон, легла на спину и потянулась. Вот вся она - нега, ожидание любви,
томление, счастье!
Хлопнула дверь, высунулся ее жабенок. Позвал спать.
Моя возлюбленная лениво поднялась и вернулась в дом.
А я был готов умереть...
* * *
На следующее утро никто не вспоминал о вчерашних бурных событиях. И
я, проснувшись в поту от кошмара, который мне приснился, тут же пришел в
себя, услышав ласковый голос Спонсорши:
- Тимоша, скорей мыться и за завтрак! Я тебе кашку сварила!
Она погладила меня по голове и сказала, что поведет на завивку, а я
ждал только момента, чтобы меня выпустили погулять в садик...
Как назло, она долго не отпускала меня. Сначала ей пришло в голову
сделать мне педикюр, потом ей показалось, что у меня жар, и она велела мне
поставить градусник. А я старался не глядеть в окно, чтобы не вызвать в
ней подозрений.
- А на господина Яйблочко ты не сердись, - говорила Спонсорша,
перебирая мои кудри, - он бывает груб, но он всегда справедлив. Ты же
знаешь, у него в части много организационных проблем и он не может
позволить себе расслабиться. С вами, людьми, все время жди подвоха. Вы как
испорченные дети.
- Почему испорченные?
- Потому что норовите сделать гадость исподтишка, потому что не
помните добра, потому что лживы... потому что... миллион причин! А ты чего
на меня уставился? Наелся - иди погуляй. Но за забор - ни шагу.
Я послушно поклонился Яйблочке и подождал, пока ее зеленая чешуйчатая
туша уплывет из кухни. И тут же кинулся в сад. Сердце подсказывало мне,
что Ирэн ждет меня там или выглядывает из своего окошка, чтобы выйти, как
только я появлюсь.
Я прошел через газон, присел у бассейна, попробовал ступней воду.
Вода была холодной. Я прошел к кустам, что разрослись у изгороди и
счастливо закрывали тех, кто пожелал бы уединиться от любопытных глаз.
Там было пусто. И пустота эта была насыщена звоном насекомых, щебетом
птах и подобными мирными, совсем негородскими звуками. Старшие говорят,
что раньше на Земле было не так тихо и красиво, но Спонсоры запретили
вонючие двигатели и разрушили вредные заводы. Сами они не нуждаются во
многих вещах, которые производили люди, и люди тоже быстро отвыкли от них,
даже от одежды, отчего теперь, как мне рассказывали, люди живут только в
теплых местах нашей планеты.
- Тим, - сказала Ирэн, заглядывая в кусты. - Я так и знала, что найду
тебя здесь.
- А я специально сюда пришел, - сказал я. Я был счастлив. Но не мог
объяснить свое чувство. Это было не то чувство, в котором меня так
подозревали хозяева. Мне хотелось смотреть на Ирэн, а если дотронуться до
нее, то лишь кончиками пальцев.
- Тебя били? - спросила Ирэн.
- Вчера, - сказал я. - Из-за тебя.
- Из-за меня? - Глаза у нее были синие, простые, ласковые.
- Они решили, что я слишком... слишком несдержанно себя веду. Что
пришло время меня... - Язык мой не повернулся объяснить, в чем дело, хотя,
в общем, в этом не было тайны или чего-нибудь необычного - больше трех
четвертей мужчин после двадцати лет подвергались ампутации этих органов
для их собственного блага.
- Не может быть! - догадалась Ирэн. - Только не это!
- Почему? - вырвалось у меня. Мне хотелось услышать приятный для меня
ответ.
Ирэн отвернулась. Вопрос ей не понравился. Видно, показался слишком
откровенным.
- Прости, - сказал я. Я в самом деле чувствовал себя виноватым перед
этой девушкой. Я любовался ее профилем - у Ирэн был короткий нос, который
чуть подтягивал к себе верхнюю губу и приоткрывал белые зубки. - Прости,
зайчонок.
- Ты дурак, - произнесла Ирэн. - У тебя, наверное, никогда девушки не
было.
- Откуда? - согласился я. - Меня ведь щенком взяли, из питомника. Так
и живу в доме. Я другой жизни и не знаю.
- А я знаю свою маму.
- Не может быть!
Это было так удивительно. Никто не должен знать родителей. Это
преступление. Это аморально. Любимец принадлежит тому Спонсору, который
первым сделал на него заявление.
- Она сама мне сказала, - прошептала Ирэн. - Рассказать?
- Конечно.
Ирэн подсела ко мне поближе, так что наши плечи касались. Я положил
ладонь ей на коленку, и Ирэн не рас сердилась. Почему, подумал я, она
упрекнула меня тем, что у меня не было девушки? Значит, у нее кто-то уже
был?
Эта мысль несла в себе горечь, какой мне никогда еще не приходилось
испытывать.
- У нас в доме была еще одна любимица, старше меня, - сказала Ирэн. -
Она меня многому научила. И она мне рассказала, что бывают люди, которые
не живут в домах у Спонсоров.
- Ты об этом не знала?
- Я только знала, что плохо жить не в доме.
В этот момент совсем близко затрещали сучья, затопали тяжелые шаги. Я
даже не успел отскочить - отвратительный жабеныш, сынок Спонсора Ирэн,
навалился на меня и стал заламывать мне руки.
- Вот чем ты занимаешься! - рычал он.
Я успел увидеть, как он наподдал ножищей в бок Ирэн, и она отлетела в
сторону. Но я был бессилен помочь ей - жабеныш уже тащил меня из кустов,
выворачивая руку, и я вопил от боли.
На мой вопль выскочила госпожа Яйблочка.
Она возмущенно заверещала:
- Как ты смеешь! Это не твой любимец! Сейчас же перестань мучить
Тимошку!
А жабеныш, не отпуская меня, верещал в ответ:
- А вы посмотрите, вы посмотрите, чем он в кустах занимался! Она у
нас еще девочка, она еще невинная, насильник проклятый! Ты от меня живым
не уйдешь!
Он наступил мне на живот, и я понял, что еще мгновение - и я погибну;
видно, это почувствовала и моя Яйблочка. И несмотря на пресловутую
сдержанность и рассудочность Спонсоров, мысль о возможной потере любимца
настолько ее разгневала, что она кинулась на жабеныша и принялась
безжалостно молотить его зелеными чешуйчатыми лапами. Тот сопротивлялся,
но был всего детенышем, да еще детенышем, посмевшим на чужой территории
драться с хозяйкой дома. Так что я был спасен, и через несколько минут,
подвывая от боли и унижения, наш сосед удалился в свой садик и принялся
оттуда ворчать:
- Где эта мерзавка, где эта тварь развратная? Я ей покажу...
Мама-а-а,меня госпожа Яйблочка избила...
- Вот видишь, - сказала моя Спонсорша, помогая мне подняться и дойти
до дома, чего без ее помощи я бы совершить никак не смог. - Мы были
совершенно правы - если тебе не сделать операцию, то ты и дальше будешь
попадать в неприятные истории. И не надо отворачиваться и плакать, не надо
слезок, мой дорогой. Это так быстро и под наркозом. Ты проснешься
счастливым, а я тебе испеку пирожок. Ты давно просил у меня пирожок с
капустой.
Я молчал, борясь со слезами. Она ведь была в сущности доброй
Спонсоршей. У других людей хозяева бывают куда более жестокие и грубые.
Другая бы даже и говорить ничего не стала: отвезли куда надо, сделали что
надо - и ходи счастливый!
* * *
Я лежал на подстилке в своем углу, и странные, несвязные мысли
медленно кружились в голове. Вдруг я подумал, что у меня, наверное,
никогда теперь не будет разноцветного электронного ошейника, как у Вика.
Ведь Спонсоры мной недовольны. И тут же мысль перескочила на мое
собственное преступление, и я понял, что преступления не было. Я даже
хотел было вскочить и пойти к хозяйке, сказать ей, что я и не пытался
обидеть Ирэн, напасть на нее... и в конце концов это наше дело, дело
людей, как нам обращаться друг с другом! Я не собираюсь целовать Спонсоршу
Яйблочка! Тут я неожиданно для себя хихикнул, но, к счастью, она меня не
услышала. Она уже уселась за вышивание флага для полка Спонсора Яйблочко,
потому что старый истрепался на бесконечных маневрах и парадах.
Я повернулся на спину, но спина болела - что-то мне этот зеленый
жабеныш повредил. Пришлось лежать на боку... Я понимал, что обречен, и
хотя мой опыт в любви был умозрительным, и за те восемнадцать лет, что я
прожил на свете, мне не приходилось быть близким с женщиной, другие
любимцы показывали мне картинки и рассказывали - чего только не
наслушаешься в комнате отдыха для домашних любимцев! Раньше я не знал, что
теряю в случае операции, которой должен покориться, да и не задумывался об
этом раньше... Но теперь я встретил Ирэн, и все изменилось - мысль об
операции для меня ужасна... но почему? Ведь не стал мне отвратительней
дантист после того, как заболел зуб? Глупо и наивно... Какое мне дело до
продолжения какого-то рода? Нас, домашних любимцев, это не касается.
Как-то в комнате отдыха рассказывали, что у одних Спонсоров жили домашний
любимец и домашняя любимица, хоть это и строго запрещено. И когда они
подросли, то стали... в общем, вы понимаете: в результате у любимицы
родился маленький ребеночек. Его хотели утопить, чтобы скрыть
преступление, его кинули в речку, а он не утонул, его подобрали, а потом
один умный следователь разгадал эту тайну... впрочем, не помню, врать не
буду.
Так я и заснул... потому что был избит и морально подавлен.
Я несколько раз просыпался за тот день. Сначала от шума: пришли
соседи - Спонсорша и ее жабеныш, который нажаловался на мою хозяйку. Был
большой скандал, причем обе зеленые дамы грозились друг дружке своими
мужьями, и это было курьезно. Потом оседка начала кричать, что меня надо
обследовать на случай, если у меня заразная болезнь, на что моя хозяйка
сказала, что это у Ирэн заразная болезнь... Словом, жабы развлекались, а я
прятался на всякий случай за плитой, потому что не исключал, что меня
побьют.
Обошлось. Соседи ушли, а хозяйка пришла на кухню, встала у плиты и,
заглядывая сверху в щель, прочла мне нотацию о том, что бывают
неблагодарные твари, в которых вкладываешь силы, нервы, время, а они не
отвечают взаимностью. Я догадался, кто эта тварь, и огорчился. Значит, они
все же повезут меня на операцию.
Вечером я получил подтверждение своим страхам - хозяева, как всегда
убежденные в том, что ни один домашний любимец не выучит их паршивый язык,
спокойно обсуждали мою судьбу.
- Я убеждена, что наш Тимошка и пальцем ее не тронул, - говорила
госпожа, - она сама его заманила в кусты с известными намерениями. Ты же
знаешь, как быстро развиваются их самочки.
- Но он тоже хорош!
- Конечно, я виню себя в несдержанности.
- Он напал на тебя на нашей территории.
- Но он еще слабый и глупый...
Я дремал, вполуха слушая этот неспешный разговор. И вдруг проснулся.
- Ты завтра позвонишь ветеринару? - спросила хозяйка.
Еще ничего не было сказано, а в мое сердце вонзилась игла.
- А почему ты сама не сможешь?
- У него наверняка очередь, месяца на два - сколько приходится
проводить операций!
- Это точно, я все-таки сторонник гуманной точки зрения, - бурчал мой
Спонсор, - лишних надо топить. Топить и топить. И тогда не будет проблем с
ветеринарами.
- Ты хотел бы, чтобы Тимошу утопили?
Хозяин понял, что хватил через край, и отступил:
- Тимоша исключение, - сказал он. - Он как бы часть дома, он мне
близок, как этот стул...
Сравнение было сомнительное. По крайней мере для меня оно прозвучало
угрожающе. Старые стулья бросают в огонь.
- Ладно, - сказал Спонсор, - я сам позвоню и договорюсь. А ты напиши
официальное примирительное письмо соседям. Я его отнесу. Нам с ними жить,
а он - второй адъютант гарнизона.
Мне было грустно, что мои хозяева - не самые сильные на свете. Мне
хотелось бы, чтобы они были всесильны и не боялись каких-то паршивых
жабенышей... Потом я стал уговаривать себя, что ветеринар так занят, что
не сможет сделать операцию еще целый год... а к тому времени мы что-нибудь
придумаем и, возможно, даже убежим вместе с Ирэн, или мои Спонсоры
сжалятся над моими чувствами и купят Ирэн у наших соседей. Мы с ней будем
жить здесь и спать на моей подстилке, и нам купят с ней одинаковые
трехцветные ошейники... С такими счастливыми мыслями я заснул.
Но проснувшись, я понял, что радоваться нечему.
Каждый телефонный звонок я воспринимал как звон погребального
колокола, каждый пролетающий флаер мне казался вестником злой судьбы. Но
судьба молчала до середины дня. В два тогда позвонил хозяин. Его железная
морда занимала весь экран телефона, и я, стоя за спиной хозяйки, слышал
каждое слово.
- Все в порядке, - сказал Спонсор, словно разговор шел о том, чтобы
купить мне на зиму новую попонку, - я нажал на него, сказал, что Тимофей
представляет опасность для окружающих ввиду его чрезвычайной
агрессивности, но нам бы не хотелось его усыплять, потому что моя жена к
нему привязана... в общем, он согласен.
- Когда же? - спросила госпожа Яйблочка.
- Сегодня в пятнадцать двадцать.
- Через час? Ты с ума сошел! У меня обед на столе, а я еще не ходила
в общественный центр.
- Придется поступиться своими интересами, - сказал Спонсор, - ради
интересов домашнего любимца.
- Это ужасно! Я даже не успею приготовить тебе ужин!
- Как хочешь, - рявкнул Спонсор. - Я не буду снова унижаться перед
ветеринаром!
- Хорошо, хорошо...
Госпожа обернулась ко мне - она догадалась, что я стою за ее спиной.
- Вот все и обошлось, - произнесла она, как будто операция уже
прошла. - Сейчас мы с тобой это сделаем и уже вечером обо всем забудем. Не
печалься, выше голову, мой человечек! - Хозяйка погладила меня, и я был
готов укусить ее за чешуйчатую ладонь, но удержался. Человек я в конце
концов или нет!
- Иди в садик, погуляй пока, - сказала она. - Я соберусь и через
полчаса пойдем. Тут недалеко.
Просить, умолять - бессмысленно. Спонсорам чужды наши человеческие
чувства. Они живут в рациональном мире, и даже странно, что в свое время,
в дни Великого покорения, они не истребили всех людей. Может быть, именно
наша эмоциональность, наши чувства, наши слабости вызвали в ком-то из
Спонсоров ответные чувства? Ведь недаром их психологи так рекомендуют
держать человека в доме, в котором есть жабеныш, простите - детеныш.
Я вышел в сад. Конечно же, Ирэн не было видно - ее спрятали за семью
замками. Может, она глядит сейчас в окно.
Я сорвал цветок ромашки и стал его нюхать, показывая всем своим
видом, насколько я удручен и опечален. Если она смотрит, то тоже плачет.
Что же делать, думал я, если бы было место на Земле или вне ее, хоть
какое-нибудь место, чтоб там мог спрятаться и прожить оскорбленный и
униженный человек, представитель некогда гордой расы людей. Но я не желаю
стать бродячим псом, который будет рыться на свалке и ждать того момента,
когда его поймают и отвезут на живодерню! Нет уж - лучше смерть, лучше
операция... Я видел этих замарашек, я видел, как их везут через город в
фуре с решеткой и они скалятся на прохожих потому, что им ничего больше не
остается, как скалиться. Нет, человек - это звучит гордо! Пускай я буду
оскоплен, но я не склоню головы!
Рассуждая так, я отбросил ромашку и ходил по газону, заложив руки за
спину и порой отмахиваясь от комаров, которые норовили сесть на мое
гладкое, нежное тело.
- Эй, Тимоша! - услышал я насмешливый голос.
Мой друг Вик перепрыгнул через изгородь и оказался рядом со мной.
- Как только тебя пускают одного гулять по городу! - удивился я.
- Ты же знаешь - моя старая жаба не в состоянии за мной уследить. Да
и не стал бы я слушаться.
- Вик, - сказал я, - у меня горе!
И я поведал ему о том, что через несколько минут меня поведут к
ветеринару.
- Честно сказать, - произнес Вик, выслушав мой короткий рассказ, -
если бы такое произошло со мной, я бы убежал или повесился. К счастью,
меня отобрали в производители, и мне пока ничего не грозит.
- Но почему тебе так повезло? Почему?
- Я из очень хорошей породы. Меня еще в детстве измеряли и
исследовали. Целый месяц держали в евгеническом центре.
- Где?
- Там, где проверяют породы и выводят новые.
- А мне нельзя в этот центр?
- Поздно, мой друг, поздно, - сказал Вик. - Да и работа эта не по
тебе. Все время ты должен заниматься спортом, соблюдать диету, быть
готовым работать в любое время дня и ночи.
- А почему твоя Спонсорша на это согласилась?
- Тщеславие, тщеславие, - вздохнул Вик. - Таких, как я, очень мало, а
породистого детеныша хотят многие семьи. Не уличного, не случайного -
именно породистого. Кстати, в двенадцать мне - в этот дом. На работу.
- Что? - Меня как током ударило. - Что ты имеешь в виду?
- Ирэн, которая здесь живет, ну, которая тебе понравилась!
- И ты... ты что?
- Сегодня с утра ее хозяйка позвонила моей и просит - мне срочно
нужен ваш самец. Наша девица, говорит она, созрела, и вокруг нее уже
вьются ухажеры... Тим, Тимка, ты что? На тебе лица нет.
Он отступил передо мной...
- Я как раз подумал, - продолжал он говорить, отступая, потому что он
был большой дурак и не мог замолчать, пока не выскажет все, что в нем
накопилось. - Вот смешно, ты к ветеринару, а я к ней. Правда, смешно?
Тут я и врезал ему в морду. Между глаз, изо всей силы.
Он был крупнее меня, он был сильней, но он не ожидал, что я могу его
ударить. Домашние любимцы, особенно породистые, из хороших семей, никогда
на дерутся. Спонсоры будут недовольны! Он вырвался и побежал прочь, но я
догнал его и повалил на газон. Он пытался оторвать мои пальцы от горла, он
хрипел и дергался, он бил меня ногами; и уже со всех сторон бежали люди и
Спонсоры, и моя хозяйка стала отрывать меня, и жабеныш бил меня когтистыми
ножищами, он ненавидел меня и хотел убить; за открытым окном мелькнуло
лицо Ирэн, искаженное страхом; я отбивался, царапался, кусался - я был
диким зверем, которого надо убить, и, если бы меня убили в тот момент, я
бы не удивился и не считал это неправильным - такому, как я, не было места
в нашем хорошо организованном цивилизованном мире.
Меня оттащили. Вик бессильно лежал на газоне - непонятно, живой или
мертвый. Что-то кричали... А я существовал на уровне животных инстинктов.
Мною правил инстинкт самосохранения.
Я рванулся и покатился по траве.
- Ты куда? - кричала госпожа Яйблочка.
А я уже перескочил через ограду и побежал прыжками, то пригибаясь,
виляя по мостовой - ожидая в любой момент пули или лазерного луча в спину,
я несся куда-нибудь, меня вел инстинкт самосохранения - за город, в лес,
на старую свалку... Я знал, что меня поймают, как обычно ловили всех
беглецов и даже показывали это по телевизору, чтобы другим неповадно было
убегать. Но я все равно бежал...
* * *
Я вспомнил эту четырехлетней давности историю вчера, когда мы вышли к
городу примерно тем же путем, которым когда-то я бежал из него. Нет,
разумеется, я ничего не забывал - так что слово "вспомнил" не совсем
точное. Но жизнь моя за последние годы настолько интенсивно спрессовалась
в события просто опасные, смертельно опасные и безвыходные, что у меня не
было возможности, да и желания усаживаться мирно у костра и предаваться
воспоминаниям. И если бы вы попросили меня изложить в последовательности
мои странствия, приключения и беды за четыре года, ничего бы из этого не
вышло.
Я не собирался заглядывать в мой старый дом. Подпольщик не имеет
права на сентиментальность. Как говорится, жил один мальчик, который любил
свою бабушку и носил ей морковку. Вот волк его и выследил, заодно и явку у
бабушки. Я не собирался никуда заглядывать, но получилось так, что все
равно мне надо было отсидеться до утра в пригородном лесочке, и я сказал
своему другу Ползуну, что прогуляюсь. Ползун предупредил: "Осторожнее".
Всей свой шкурой эта полутораметровая гусеница чуяла опасность.
"Обойдется", - сказал я. Я тоже всей шкурой чувствовал опасность. Но не
хотел признаваться. Тем более себе.
Наш тайник находился под громадной кучей валежника, там скрывалась
покрытая дерном землянка. Я разделся догола.
- Ты не возьмешь оружия? - спросил ползун.
- Как я его спрячу? Если в городке увидят одетого человека, они будут
стрелять без предупреждения. Ты же знаешь, как они нас боятся.
- Опасно без оружия, - сказал Ползун.
- Жди меня в двадцать три сорок. Если что, искать меня не ходи.
Возьмешь пакет - и в казарму гладиаторов.
- Не учи меня, - обиделся Ползун и свернулся на земляном полу.
Я отвык ходить нагишом, всей кожей чувствовал нелепость - я, взрослый
мужчина, выхожу из леса в чем мать родила, подобно тем
полулюдям-полуживотным, которых выращивают и лелеют Спонсоры. И тут мне
пришло в голову, что я сам недавно был домашним любимцем... Я улыбнулся и
перебежками, порой падая в высокую сорную траву, порой пробегая между
заросших бурьяном куч мусора, добрался до окраины городка, чуть
прикрашенного сумерками и редкими фонарями. Дальше за кустарником
поднимались серые бетонные и титановые шапки укреплений базы.
Выйдя на улицу городка, я пошел по тротуару, прижимаясь к стенам
домов, пригибаясь и стараясь быть незаметным - как и положено обитателю
помоек, еще не угодившему на живодерню, но готовому к такой судьбе. Я даже
прихрамывал и тянул ногу, впрочем, это было нетрудно - нога была перебита
еще в прошлом году во время неудачного нападения на базу патрульных
катеров, я чудом тогда ушел и два месяца скрывался в подвалах бывшей
Москвы. Впрочем, сейчас я не об этом...
Я шел осторожно, но уверенно. В тот сумеречный час у меня было
немного шансов встретить Спонсора - они не любят сумерек и скрываются от
них за стальными жалюзи в своих бетонных домах. Но всегда оставалась
опасность попасть на глаза туземному полицейскому или мобильному патрулю.
Центр я миновал быстро и без приключений. Универмаг был уже закрыт,
хотя окна его светились - там считали выручку. В комнате отдыха, где
Спонсорши оставляют своих домашних любимцев, пока занимаются покупками или
сидят в кафе, было темно. Я думал, что во мне что-то шевельнется - грусть
ли, просто память, - но я остался совершенно равнодушен. Впрочем, никто не
любит вспоминать о своем животном прошлом - я проверял это на многих моих
товарищах. Мы забываем. Этого не было. Этого не могло быть...
А вот и мой дом!
Господи, до чего он уродлив! Бетонный куб с узкими окнами, вокруг
запущенный газон и бассейн без воды со слоем ила на дне. В окнах свет. Я
не стал приближаться к двери - там поле охраны. Стоит мне подойти -
поднимется звон на весь город.
Перепрыгнув через невысокую живую изгородь, я прошел газоном к окну
гостиной и заглянул в него.
Гостиная - насколько условно это название! - была, как и положено,
пустой и серой комнатой. С одной стороны на стене - экран: на нем
показывают официальные новости и официальную развлекательную программу. С
другой стороны - широкая металлическая скамья - на ней бок о бок сидят
Спонсоры, господин и госпожа Яйблочки. Одинаковые, чешуйчатые, зеленые,
массивные, вдвое превышающие человека ростом и вдесятеро силой. Их морды
лишены мышц и потому не способны к мимике. Так что они кажутся статуями,
статуями близнецов в кататоническом состоянии.
И это были когда-то мои господа, перед которыми я трепетал? Это были
образцы мудрости? Я хотел бы улыбнуться, но не мог - ведь жалок был я, ибо
мои глаза были закрыты.
Вдруг госпожа Яйблочка зашевелилась - что-то на полу привлекло ее
внимание. Зеленая туша совершила медленное движение, лапа опустилась к
полу; я поднялся на цыпочки и увидел, что у ее ног на коврике - на моем
коврике! - сидит голенький мальчик лет трех-четырех и тоже смотрит на
экран. Когтистая лапа Яйблочки нежно дотронулась до головы мальчика и
погладила ее, мальчик что-то сказал - его губы шевельнулись, и он прижался
к ноге Спонсорши.
Это был я? Я - много лет назад? Таким я попал в этот дом.
Сверху донеслось легкое стрекотание. Патрулям было известно, что
остатки нашей группы прорвались в этот район. Можно быть уверенным, что
они не прекратят полетов до ночи. Правда, им трудно нас отыскать -
особенно когда мы выступаем в обличии домашних любимцев - ни одного
металлического предмета! Так что локаторы не вычленяют из природы.
Но все же я не хотел рисковать - я прыгнул в кусты и залег там.
Патруль улетел. Я сидел на траве, обхватив руками колени, смотрел на
узкие бойницы моего дома... Парадокс, но эти жабы и есть моя бывшая семья
- они растили меня, кормили, купали и леччили, если я болел... И госпожа
Яйблочка могла испытывать ко мне материнские чувства? Как мало мы их
знаем! Зачем они взяли нового малыша? Их дом им кажется пустым без
человеческого присутствия?
Надо возвращаться. А то Ползун будет беспокоиться.
Я обернулся ко второму дому - за живой изгородью. Я мог сколько
угодно уговаривать себя, что пришел поглядеть на стены родного дома, тогда
как на самом деле меня тянуло к дому соседнему. Первый раз в моей жизни
эмоциональный взрыв, вырвавший меня из мира домашних любимцев, исходил из
этого бетонного куба, стоявшего за разросшимся бурьяном. Там тоже
светились бойницы, за ними тоже ползла упорядоченная жизнь.
...Приоткрылась дверь, желтый прямоугольник света кинул на землю
черную тень стройной фигуры Ирэн. Это было столь неожиданно, что я не
успел взять себя в руки и отпрянул. Она услышала шум и, замерев на пороге,
тихо спросила:
- Здесь кто-нибудь есть?
Я был недвижим, я даже не дышал. Я боялся, что она в страхе закроет
дверь и спрячется в доме.
Она постояла с минуту, прислушиваясь, и, видно, решила, что шум
произвела какая-нибудь кошка или птица... Она покинула освещенный
прямоугольник двери и ступила на траву. Теперь я мог ее разглядеть.
В полутьме ее тело казалось голубоватым, а волосы приобрели странный
сиреневый оттенок. Когда она поглядела в мою сторону, то ее глаза
показались мне черными окнами в звездное небо. Ее фигура несколько
потеряла девичью гибкость и угловатость, грудь стала тяжелее, шире бедра -
но эти перемены были лишь движением к женскому совершенству.
Она быстро, словно опасаясь, что ее хватятся дома, перебежала газон,
перепрыгнула через изгородь и, уже осторожнее, озираясь как воровка,
подбежала к дому Яйблочков. Возле окна в гостиную она остановилась и,
вцепившись длинными пальцами в край стены, приподнялась на цыпочки, чтобы
лучше видеть происходящее в гостиной.
И тут я все понял. Все было просто, хоть и необычно и недозволено.
Младенец, занявший мое место в семье Яйблочков, - это сын ее и Вика.
По правилам, новорожденного отнимают у матери, как только она перестает
его кормить. Если с точки зрения породы он удовлетворяет селекционеров,
его отправляют в распределитель. А дальше - как распорядится судьба.
Может быть, повезет, и его возьмут в домашние любимцы. А тут... вернее
всего, когда он родился, опечаленная моим исчезновением, привыкшая к
человеку в доме, госпожа Яйблочка решила взять ребеночка себе. Где-то
кому-то сделали подарок, кого-то уговорили, и произошло страшное нарушение
правил - мать и сын оказались в одном городке, и, главное, мать знала, где
живет ее сын.
Вряд ли ее подпускали к сыну, наверное, это было одним из условий...
Впрочем, это можно проверить.
- Ирэн, - тихо произнес я.
Она отпрыгнула от окна, словно ужаленная змеей. Прижалась спиной к
глухой бетонной стене и смотрела с ужасом, как я приближаюсь к ней.
Я вытянул перед собой руку раскрытой ладонью кверху.
- Не бойся, - сказал я. - Это я, Тим, ты меня помнишь? Я тут жил.
- Ти-и-им, - напевно произнесла она. - Ты же мертвый.
- Я много раз мертвый, но все равно живой, - сказал я, улыбаясь !!!.
- Это не ты! Не подходи!
- Я тут жил, мы с тобой раз сидели в этих кустах и разговаривали, а
ты сказала, что знала свою мать, а я тебе не поверил, а потом меня должны
были вести к ветеринару, а к тебе привели Вика...
- Ти-и-им!
- Отойдем к кустам. У меня мало времени. Меня могут выследить.
Она послушно пошла за мной к темной массе кустов, но остановилась, не
заходя под их сень. Боялась. Не совсем верила, что я - это я.
- А где же ты? - спросила она. - Кто теперь твои Спонсоры?
- У меня нет Спонсоров.
- Ты бродяга?
В слове звучало привычное для домашних любимцев презрение.
- Я хочу, чтобы никаких Спонсоров больше не было.
- Как так не было?
- Чтобы они улетели. Или погибли.
- А мы? - Она даже отступила на шаг от меня.
- А мы будем жить.
- А кто нас будет кормить? Кто будет гулять с нами?
Я уже привык к таким искренним филиппикам. А чего вы хотите от людей,
которые не знают ничего, кроме пищи, прогулки и хозяйской палки или ласки?
- От тебя плохо пахнет, - сказала она, - как будто ты не мылся.
- Я уже неделю не мылся, - признался я. Мне было приятно дразнить ее
- такую миленькую, сладенькую, душистую ддомашнюю любимицу. - А как твой
жабеныш поживает?
- Кто?
- Твой хозяин, жабеныш, которого мадам Яйблочка изметелила.
- Тим, не стоит так говорить о Спонсорах.
- Ладно, - сказал я, - я тобой еще займусь. Обязательно вернусь
поговорить с тобой серьезно. Жалко оставлять тебя в животном состоянии.
- Я живу в счастливом состоянии! - поспешила она с ответом.
Она была напряжена и мечтала об одном - чтобы я поскорее ушел,
растворился, чтобы меня можно было вычеркнуть из памяти.
- Это твой ребенок? - Я показал на окно дома Яйблочков.
- Молчи! - Она закрыла мне рот ладонью. От резкого движения ее пышные
бронзовые волосы рассыпались по плечам. Она была сказочно хороша! Ради
таких женщин совершаются великие безумства и рушатся царства... Только она
не подозревала о своем могуществе.
- А кто отец? - спросил я.
Сквозь ее пальцы вопрос прозвучал невнятно. Мои губы натолкнулись на
нежную ткань пальцев и поцеловали их. Она сразу убрала руку.
- Нельзя так говорить! Если кто-нибудь услышит, меня тут же увезут!
Молчи, молчи, молчи!
- Наверное, Вик.
- Он долго болел, когда ты так жестоко побил его.
- Потом он выздоровел. И его снова привели к тебе.
- Потом он выздоровел. И его привели...
- А где он сейчас?
- Я не знаю. Его Спонсоры переехали на другую базу. Ты никому не
скажешь, Тим? Я каждый вечер хожу смотреть мальчика. Ты его видел?
Я любовался ею, но она не чувствовала моего взгляда.
- А госпожа Яйблочка очень добрая, она его не бьет. Я сначала
плакала, но мне сказали, что тогда меня увезут.
- Когда мы их вышибем к чертовой матери, - сказал я, - первым делом
мы вернем тебе малыша.
- Не надо! Не думай так, это опасно!
- Неужели и я таким был?
- Каким?
Я погладил ее по плечу, отвел в сторону тяжелые пряди волос.
- Не смей меня трогать!
- Я сейчас уйду, не бойся.
- Я буду кричать! Не смей меня хватать! Ты грязный. От тебя плохо
пахнет!
Голос ее опасно повысился - она не контролировала свой страх передо
мной, страх завитой болонки перед дворовым псом.
- Уйди, уйди, уйди!
Я с горечью начал отходить от нее, понимая, что она уже подняла
тревогу. У Спонсоров удивительный слух - нам бы такой!
Отступая, я следил за дверью в наш дом, опасаясь, что оттуда выскочит
господин Яйблочкою. Но первым появился подросший жабеныш. В гневе или
страхе Спонсоры движутся со скоростью пантеры.
Он пронесся над газоном как черное ядро, выпущенное из гигантской
пушки.
Я его хоть и не видел, но все же успел отшатнуться.
Не успев затормозить, жабеныш врезался в стену, и хоть та была из
монолитного бетона, мне показалось, что дом пошатнулся.
Пока жабеныш разворачивался, я кинулся в кусты и замер там.
Отворилась дверь в мой дом. Господин Яйблочко, мой приемный отец,
который, впрочем, никогда меня не любил, потому что не любил ничего, не
покрытого зеленой чешуей, обозначился на пороге. По тусклому блеску в его
лапе я догадался, что папаша вышел на прогулку хорошо вооруженный. Ну, и
идиот сентиментальный, сказал я себе. Встретился, называется, со своей
легкомысленной юностью.
Спонсоры замерли. Один, воткнувшись лбом в стену, второй на пороге.
Они ждали, не вздохну ли я, не шевельнусь ли, чтобы кончить на этом мои
дни.
Я не шевелился, не чихал и не дышал. К такой жизни я привык. И все бы
обошлось, если бы не догадливый жабеныш, который громадой повернулся к
Ирэн и, медленно наступая на нее, потребовал:
- Где? Где он? Говори! Говори, не молчи, будешь наказана!
В романах верная возлюбленная стискивает белоснежные зубки и молчит
под пытками.
- Он в кустах! Он там! - завопила Ирэн. - Он хотел на меня, он хотел
меня... скорей, я его боюсь!
Ой, как она перепугалась! И в ненависти ко мне она была искренна,
потому что хотела угодить хозяевам и спасти свои свидания с сыном.
Я увидел, что папаша Яйблочка переводит рычажок на стволе с
прицельного на бой по площади - он намеревался выжечь кусты вместе со
мной, и никто ему не противился.
Еще секунда, и мне будет поздно бежать...
На четвереньках, как гончая, понимая, что это меня не спасет, я
кинулся в просвет вдоль живой изгороди.
Вечер озарился ослепительным зеленым светом выстрела.
Конус убийственного света устремился к звездам, сжигая на своем пути
все, что могло двигаться и дышать, - бабочек, птиц, комаров... Затем
последовал глухой тяжелый удар. Силуэт Спонсора исчез...
От начавшейся сзади суматохи я умчался и лишь за свалкой, в бурьяне,
приостановившись, чтобы осмотреться, задумался - а почему папаша стрелял
не в меня, а в небо? Спонсоры таких ошибок не допускают.
Рядом звякнула пустая консервная банка.
- Кто? - одними губами спросил я.
- Я, - сказал Ползун. - Чудом ушли.
- Это ты был?
- Мне скучно стало, я за тобой пошел. Я успел ему ноги заплести и
дернул - ничего?
Ползун страшно силен, в чем-то он даже мог бы поспорить со Спонсором.
- Славно, - сказал я.
Я лежал без сил.
- Пора уходить, - сказал Ползун. - Они будут прочесывать окрестности.
- Одну минутку.
Я сел. Голова еще кружилась - видно, я бежал оттуда куда быстрее, чем
возможно для обыкновенного человека.
- Славная девчонка, - сказал я. - И мальчика любит.
- Когда-нибудь расскажешь, - сказал Ползун. - Меня всегда удивляют
ваши человеческие обычаи.
И мы поспешили к люку канализационнного коллектора.
Юность. - 1991. - № 9.