Кир БУЛЫЧЕВ
ШУМ ЗА СТЕНОЙ
OCR & spell-check by Petro Gulak (2005)
Елизавета Ивановна отлично помнила темный длинный коридор на
послевоенном Арбате, над зоомагазином; комнату, в которой умещались она
сама, Наташа, Володя и мама, запахи шумной коммунальной кухни, выползающие
в коридор, утренний кашель соседа, причитания соседки Тани и хриплый рокот
бачка в уборной. Тогда собственная кухня казалась недостижимым символом
житейской независимости.
Квартира на Арбате давно уж провалилась в воспоминании, после нее
были другие, отдельные, но почему-то в последние месяцы Елизавете Ивановне
снилась именно та, арбатская, гулкая кухня. Может быть, потому, что
впервые в жизни Елизавета Ивановна осталась одна, если не считать
пятилетней Сашеньки - внучки. Наташа, оставив Сашеньку, уехала на полгода
к мужу.
Нет, не по кухне тосковала Елизавета Ивановна - просто в такой форме
ютилась в ней грусть по соседскому общению, по людям.
Обычно в новых домах быстро создаются отношения некоторой близости (у
вас соли щепотки не найдется?), ограниченные лестничной площадкой. Две
двери по одну сторону лифта, две - по другую. Но как назло: на той стороне
одна квартира так и не занята, наверное, держали в резерве, а во второй
жила странная молодая чета. Эти молодожены вечно куда-то спешили, не
ходили, а мелькали, не говорили, а кидались междометиями - то в кино
бегут, то в туристский поход на байдарках. Другой сосед был фигурой
таинственной. Он так тихо крался к своей двери, что Елизавета Ивановна не
была уверена, всегда ли он здесь живет или только изредка заходит. Хотя,
вернее всего, он скрывался дома: если зайти в ванную, то слышно, как за
стенкой у соседа раздается шум. Иногда похоже на завывание ветра, иногда
словно водопад, иногда как будто море накатывается на берег, а чаще всего
похоже на станок. Возможно, сосед был кустарем, хотя доброй Елизавете
Ивановне хотелось, чтобы он был изобретателем.
Вечером раздался звонок в дверь. Елизавета Ивановна опрометью
бросилась к двери, ложку уронила, чуть не разбудила Сашеньку. Ей
показалось, что это приехал Володя, соскучился по матери. Может же так
случиться?
Оказалось - сосед. В халате, сандалии на босу ногу.
- Ах, - сказал он, уловив на живом лице Елизаветы Ивановны
разочарование. - Не обессудьте. Здравствуйте. И еще раз простите за
беспокойство. У вас электрического фонарика не найдется?
Лицо у него было загорелое, почти молодое, улыбчивое. Но когда улыбка
сходила - как сейчас, - становилось оно полосатым, как у дикого индейца.
Получалось так оттого, что морщины на нем, спрятанные при улыбке,
расходились, и там, внутри, оказывалась белая кожа. Это значит, что сосед
часто улыбается.
- У меня нет фонаря.
- Нет фонаря. - Сосед улыбнулся шире прежнего. - Как же так, нет
фонаря? А я вот свой посеял. Ну вы уж меня извините...
Вроде бы ему надо уйти, а он медлил, топтался в дверях, словно ждал,
что его пригласят. А Елизавета Ивановна так была разочарована, что это не
Володя, а сосед, что и не пригласила заходить.
Сосед ушел. Елизавета Ивановна вернулась в комнату. Сашенька спала.
Неладно получилось - сама хотела дружить с соседями, а когда один пришел,
почти прогнала.
На следующий день, когда вела Сашеньку из детского сада, Елизавета
Ивановна встретила соседа у подъезда. Тот спешил домой с удочками через
плечо.
- С рыбалки? - спросила весело Елизавета Ивановна.
Сосед как-то не сразу сообразил, что к чему. Поглядел на удочки,
пожал плечами, а Елизавета Ивановна уже поняла, что сморозила глупость, -
кто же ходит на рыбалку без ведра или бидона, чтобы складывать пойманную
рыбу?
- Нет, - сказал сосед, - вы уж простите, я на рыбалку попозже пойду.
Они задержались в подъезде, пропуская друг дружку вперед. Потом
Сашенька обогнала взрослых, побежала к двери. "Ну иди же, бабушка!"
- Это ваша? - спросил сосед.
- Внучка, - сказала Елизавета Ивановна. - Ей уже шестой год.
- Никогда бы не подумал, что у вас внучка. Вы так хорошо сохранились.
Удивительно просто, да, удивительно...
- А вы заходите к нам как-нибудь, - сказала неожиданно для себя самой
Елизавета Ивановна. - Чаю попьем...
- Ну что вы, как можно, - не то обрадовался, не то огорчился сосед. -
Я же человек занятой, но спасибо.
Так Елизавета Ивановна и не поняла, ждать гостя или нет.
На следующий день сосед позвонил часов в восемь вечера. В руке
раскачивался пластиковый пакет, в котором вздрагивала сильная серебристая,
еще живая рыбина.
- Порыбачили? - обрадовалась соседу Елизавета Ива новна. - Ах, какую
большую поймали.
- Это вам, - сказал сосед. - Я вот наловил и принес.
- Ну что вы! - смутилась Елизавета Ивановна. - Ну зачем так? Нам же
ничего не нужно. Рыба денег стоит.
Сосед тянул к ней руку с пакетом, пакет раскачивался, и как дальше
вести себя - было неясно.
- Нет, вы не подумайте, - совсем смутился сосед. - Я, если желаете, с
вас деньги возьму, как в государственном магазине.
- Ну конечно. - Елизавета Ивановна поняла, что виновата, обидела
человека - ну что стоило принять подарок соседа, человек хотел приятное
сделать, а она в фонарике отказала, а теперь вот вынудила человека
торговать подарками... Думая так, Елизавета Ивановна не могла уже
отступить от содеянного и спросила вслух:- А сколько она весит?
И думала лихорадочно: ну куда же я кошелек положила? Где же этот
проклятый кошелек? А там деньги есть? Получка только завтра.
- Не беспокойтесь, - засмеялся сосед, опомнился, - вы потом взвесите.
И меня информируете.
Так, смеясь, он прошел на кухню, положил рыбину в таз, приготовленный
для стирки, поглядел на часы и откланялся.
- Дела, - сказал он. - Дела меня ждут.
Вечером, позже, Елизавета Ивановна стирала в ванной, а за стеной
шумел сосед - видно, работал. Ууух-пата-там, уу-ух пата-там. Она пошла
спать, а он все трудился.
Назавтра Елизавета Ивановна приготовила рыбу, купила бутылку вина и
тортик "Сказка". Потом, уложив Сашеньку, набралась смелости, сама
позвонила в дверь соседу.
Сосед долго не открывал, она уж решила, что его нет дома, потом
отворил на ладонь, проверил, она ли, после этого скинул цепочку.
- Чего? - спросил он чужим голосом.
- Я, простите, вашу рыбу поджарила, думала, может, вы зайдете... Но,
видно, не вовремя.
- Приду. - Сосед захлопнул дверь.
И в самом деле пришел через полчаса. Смоченные водой волосы гладко
зачесаны, приличный и вежливый. Денег за рыбу не взял, отмахнулся, хоть
Елизавета Ивановна на всякий случай подсчитала и положила на буфет в
конверте. Сказал:
- Считайте, что отплатили мне приготовлением пищи.
Выражался он, как заметила Елизавета Ивановна, скучно, что бывает у
пожилых людей, много имевших дело с казенными бумагами.
- Я, прошу прощения, не успел представиться, - сказал он, проходя в
комнату. - Николин, Петр Петрович. О вас все знаю, в домоуправлении
спросил еще при переезде. Полезно знать кое-что о биографии соседей по
этажу. А вдруг какой бандит или хулиган попадется, правильно? А у вас
здесь чисто, красиво.
Собирая на стол, Елизавета Ивановна рассказывала Николину о своей
жизни, тот слушал внимательно, гулял по комнате, разглядывал книги и вещи,
а когда Елизавета Ивановна вышла на кухню, замер на месте, ожидая ее
возвращения, - проявлял деликатность.
- А я вот вам крайне признателен, - сказал он, снимая с полки
какую-то книгу. - Будучи человеком одиноким, я вынужден питаться в
предприятиях общественного питания или готовить себе дома, к чему я плохо
приучен. У вас научная литература, я погляжу.
- Это не мои книги, зятя библиотека.
- Надо читать, следить за новинками. В моей трудной жизни я был лишен
возможности достойного образования, но сейчас на досуге читаю журналы,
слежу. Без образования в наши дни чувствуешь себя бессильным перед силами
природы.
- Правильно, - отозвалась Елизавета Ивановна, ставя на стол рыбу, -
меня иногда просто ужас берет перед всеми этими бомбами и ракетами. Мои-то
в Алжире. Далеко.
- Если что случится, - сказал Николин серьезно, - то вы и не узнаете,
война будущего - дело минутное. Если некуда скрыться.
- Может, вы бутылку откроете? - спросила Елизавета Ивановна, чтобы
перевести разговор на другое.
- С другой стороны, - продолжал Николин, открывая бутылку и разливая
портвейн по рюмочкам, - для человечества в целом куда серьезней проблема
мироздания. И я беру именно на таком уровне. Вы позволите мне иногда
пользоваться вашей библиотекой?
Ушел он поздно, довольный, на прощание обещал позвать к себе.
- Как кончу одну работу, - сказал он, - обязательно позову.
Елизавета Ивановна думала, что он тут же заснет, - все-таки почти в
одиночестве выпил целую бутылку портвейна, но Николин сразу принялся за
работу - пока Елизавета Ивановна мыла посуду, она слышала, как шумит сосед
за стеной, - уу-х та-та-там, уу-ух та-та-та...
С тех пор Николин зачастил к Елизавете Ивановне. То за солью забежит,
то телевизор посмотреть - своего у него не было, то пуговицу пришить
попросит. А Елизавета Ивановна была рада. Да и сам он всегда был готов
оказать услугу. Раз как-то заходил в садик за Сашенькой, когда у Елизаветы
Ивановны было профсоюзное собрание, иногда помогал по хозяйству - прибил
полку на кухне, заклеил окна. И все это он делал с улыбкой, легко,
разговорчиво. А больше всего он смеялся, если приезжал с рыбалки, приносил
в подарок рыбу.
- Ну что, - спрашивал он. - Лиза, будешь мне платить, как в
государственном магазине?
Знала теперь Елизавета Ивановна о жизненном пути соседа - учился,
служил, овдовел, одинок. Были у него увлечения - рыбалка, мечта купить
машину и поехать на ней на юг. Была и какая-то тайна, связанная с этим
постоянным шумом за стеной, но об этой тайне Петр Петрович молчал. А
Елизавета Ивановна, разумеется, и не интересовалась: захочет - сам
расскажет.
Книжки, которые брал Николин, он всегда возвращал вовремя, но был ими
недоволен.
- Нет, не то, - повторял он, - не то. Некоторые важные проблемы они
просто обходят, так сказать, игнорируют.
И может быть, такая мирная соседская жизнь текла бы еще долго, если
бы не случай.
Как-то Елизавета Ивановна была в главке, ездила вместо курьера за
бумагами. А там рядом рынок. И она решила купить зелени. Она не спеша шла
по рынку и наткнулась на соседа, который с утра уехал на рыбалку. Перед
ним грудой лежали рыбины и еще бумажка "1 кг - 2 руб.".
Елизавета Ивановна так смутилась, что готова была сквозь землю
провалиться. Не потому, что торговля на рынке показалась ей постыдной, -
ничего такого постыдного в торговле нет. У нее у самой двоюродная сестра
продавала на рынке цветы и соленые грибы. Только не положено это было
делать Петру Петровичу, солидному человеку, пенсионеру. И ясное дело - он
сам это понимал. Иначе бы давно сказал об этом соседке.
Елизавета Ивановна быстро повернулась и поспешила с рынка, надеясь,
что Николин ее не увидел.
Но Николин все-таки ее заметил. Вечером заявился.
- В смысле, - сказал он, - значит, так...
Сашенька капризничала, не хотела раздеваться, да и что разговаривать
- каждый живет, как хочет.
Николин мялся в дверях, то улыбался, то хмурился.
- Вы не думайте, вам я всегда принесу бесплатно.
- Ах, - сказала Елизавета Ивановна, помогая Сашеньке снять колготки,
- зачем вы об этом...
- Я, поймите, ценю вашу деликатность, вы же меня на рынке видели за
занятием, которое, с вашей точки зрения, унижает человеческую гордость,
но, с другой стороны, плоды моего честного труда могут иметь реализацию
законным путем, не так ли?
- Да не видела я вас на рынке! - воскликнула Елизавета Ивановна,
полностью выдавая себя. После таких слов ясно было - видела.
- Нет, не отпирайтесь, - говорил Петр Петрович. - Зачем же эта
излишняя скромность? Я же за вами давно наблюдаю и понимаю, как вы скромны
и благородны.
- Ну что вы!
- Более того, я давно хотел вам открыться, потому что человеку надо
найти родственную ему и доверчивую душу. Думаете, легко мне существовать в
таком моральном одиночестве?
Николин был взволнован. Елизавета Ивановна его пожалела, велела
пройти в большую комнату и подождать, пока она кончит возиться с
Сашенькой. Сашенька долго не засыпала, пришлось
читать ей сказку, а Николин маялся, ходил за стеной, вздыхал, шуршал
страницами в книгах.
Когда Елизавета Ивановна возвратилась к нему, он был на грани
нервного взрыва.
- Все! - бросился он к ней. - Я решил. Я сейчас же вам все открою.
Именно вам, понимаете? Мне же легче будет, устал я таиться, вы меня
понимаете? - и потащил ее к дверям.
- Что вы? Куда?
- Ко мне! Я же приглашал, вы помните, что приглашал?
- Но не сейчас же, десятый час.
- Именно сейчас. Может, завтра я раскаюсь.
- Но как-то неудобно, к одинокому мужчине... (Что я говорю, что я
говорю, старая дура!)
Он все-таки выволок Елизавету Ивановну в коридорчик перед квартирами,
не выпуская ее руки. Другой рукой, изгибаясь, как собака в чесотке, начал
шарить по карманам, разыскивая ключи. И тут Елизавета Ивановна даже
засмеялась и сказала:
- Отпустите меня, не убегу, подожду.
- Спасибо.. - Он с облегчением отпустил ее руку, сразу нашел ключи и
открыл дверь - три замка по очереди.
- Добро пожаловать. Ну заходите же, дверь закрыть надо.
- Как бы Сашенька не проснулась.
- Я вас долго не задержу. Поглядите и обратно.
Он пошел первым к двери в комнату, из-за которой доносился шум, столь
давно знакомый Елизавете Ивановне, распахнул дверь, и шум сразу усилился,
и оттуда, из-за двери, пахнуло свежим теплым воздухом, влагой и запахом
морской соли. Свет в двери был не электрический, а закатный, словно там, в
комнате, садилось солнце.
И вдруг Елизавета Ивановна оробела.
- Нет, - сказала она, - в следующий раз.
- А ну! - Полуобняв соседку за плечи, Николин сильно подтолкнул ее к
двери, и она вынуждена была подчиниться и переступить порог.
Никакой комнаты за дверью не было. Был берег моря, опускающийся
полого навстречу мягким волнам прибоя, было закатное алое небо и солнце,
окруженное фиолетовыми с оранжевыми краями облаками, были какие-то высокие
деревья вдали, где берег изгибался дугой, и полоса песка вдоль воды
казалась почти белой. Добегая до песка, волны мягко тормозили, склоняя
вперед зеленоватые головы. Среди кустов и некрупных пальм были воткнуты в
землю палки, на которых была развешена небольшая сеть, стояли два ведра и
самые обыкновенные высокие резиновые сапоги.
- Иди! - звал Петр Петрович. - Иди, Лиза! Попробуй, какая вода
теплая. Здесь постоянный бархатный сезон. На Кавказ ездить не надо!
- Что же это творится? - сказала тихо Елизавета Ивановна. - Что за
фокус?
- Я же говорю - обещал удивить, значит, удивлю. Никакой не фокус.
Самое настоящее море в физическом выражении. Ты воду попробуй.
И, видя, что Елизавета Ивановна не двигается, Николин сам легко
сбежал к воде, зачерпнул в ладони, подпрыгнул, чтобы не замочить ботинки,
и поспешил наверх, к гостье. Вода тонкими струйками лилась сквозь пальцы и
пропадала в песке.
- Гляди!
На ладонях осталось немного воды.
- Соленая, - сказал Петр Петрович. - Умеренно соленая. Как в Черном
море.
Петр Петрович был оживлен больше обычного, как мальчишка, который
зазвал гостей и теперь хвастает перед ними своими мальчишескими
сокровищами.
- Ты не представляешь, - он уже вновь бежал к берегу, - сколько
любопытных предметов, так сказать, даров, море выкидывает после непогоды.
Я сейчас покажу.
Он делал круги по песку, пока не отыскал чего хотел. И вот он уже
возвращается, подпрыгивая, увязая в песке, несет на ладонях красивую
светлую, свернутую в трубочку, как пирожное, раковину.
Елизавете Ивановне послышался сквозь шум моря плач. Сашенька
проснулась!
- Мне надо идти, - сказала она. - Мне надо.
- Ну как же? Разве тебе здесь не нравится?
- Надо. Там Сашенька плачет.
Сразу с соседа слетела радость. Он покорился, проводил ее к отдельно
стоящей на берегу двери и сказал скучным голосом:
- А вот здесь мои принадлежности. Я рыбу отсюда - с моря приношу, а?
И это "а" повисло в воздухе. Елизавета Ивановна уже была в прихожей,
и Николин затворил дверь к морю, чтобы случайно кто не увидел с лестницы.
Елизавета Ивановна вбежала в квартиру, но там было совсем тихо.
Сашенька спала. Елизавета Ивановна поправила ей одеяло и остановилась в
нерешительности. Куда теперь идти? Она перешла в большую комнату и там
обнаружила Николина. Оказывается, он без спроса проследовал за ней.
Елизавета Ивановна понимала, что человек взволнован, и потому ничем не
выказала недовольства.
- Это птица была, - сказал Николин тихо. - Там, на море. Там есть
одна птичка - поет, как будто плачет ребенок. Я тебе обязательно покажу. А
я было подумал, что ты не к Сашеньке побежала.
- А куда? - удивилась Елизавета Ивановна.
- Куда? Разные люди бывают...
Елизавета Ивановна не поняла, что он имеет в виду, но расспрашивать
не стала.
- Пошли снова? - спросил Николин. - Там закат у нас красивый.
- Нет, мне постирать надо.
- Ну какая может быть стирка, я же на море зову.
- Ну, в следующий раз, завтра, - пообещала Елизавета Ивановна.
Она закрыла дверь за соседом и только хотела накинуть цепочку, как
раздался осторожный звонок.
- Это снова я, - сказал Николин громким шепотом. - Я только одну
просьбу хотел высказать.
- Ну что?
- Я тебя прошу, надеюсь, сама понимаешь, чтобы ни одна живая душа.
Понимаешь? Начнутся разговоры, а я человек пожилой, одинокий. Значит,
договорились?
- Договорились.
- Обещаешь? Слово даешь?
- Даю-даю. Ну ладно, спокойной ночи.
- Спокойной ночи. Только учти, что слово дала.
На следующий день, в субботу, Николин затащил-таки Елизавету Ивановну
на свое море. Дело было утром, спешить некуда. На берегу было довольно
жарко, пришлось даже отойти повыше, в тень. Море выпускало из себя яркие
искры и вдали, в мареве, сливалось с небом. Елизавета Ивановна думала,
какая гадкая стоит на дворе погода, а воспитательница в Сашенькиной
группе, Галочка, молодая и рассеянная. Как бы не забыла шарф девочке
надеть, когда пойдут гулять.
Петр Петрович был похож на отдыхающего - рубашка-сеточка, брюки
засучены до колен, в сандалетах, на голове треуголка из газеты. Лицо в
тени было совсем черным, только белки глаз голубые.
Из большого ведра, стоявшего рядом, Петр Петрович вытащил, поболтав
рукой в компоте мелкой рыбешки - на уху - зеленую черепашку. Черепашка
спрятала голову под панцирь, но ножки вяло болтались, искали опору.
- Полагаю, что Сашеньке такой подарок будет интересен. А то
приходилось выкидывать некоторые редкие вещи - черепах, крабов или
странных рыб. Зачем мне лишние вопросы - где достал черепаху, где краба
нашел, и так далее?
Он кинул черепашку обратно в ведро. Черепашка поплыла по кругу,
расталкивая рыб, чтобы уйти поглубже.
Петр Петрович поднялся, разглядывая пятно на песке у воды.
- Дар моря, - сказал он. - Надо проверить. Чего только волны не
выкидывают, просто любопытства не хватает.
Елизавете Ивановне было мирно, тепло, давно не отдыхала в таком
сказочном месте. Только при этом не могла отделаться от чувства, что
все-таки это - кино, не настоящее. И от этого тянуло сходить на улицу,
посмотреть, не пошел ли там дождь.
Вернувшись, Николин бросил на траву обкатанный морем обломок большой
кости.
- Возможно, от кита, - предположил он. - Крупные животные должны
скрываться в глубоких местах.
- А другие люди сюда заходят? - спросила Елизавета Ивановна.
- Других людей нет. Местность, полагаю, совершенно ненаселенная.
- Странно, - сказала Елизавета Ивановна. - Обычно на Черном море не
протолкнешься. На каждом квадратном метре по отдыхающему. Мы в прошлом
году были с Сашенькой в Евпатории...
- Так это же не Черное море, - перебил Петр Петрович. - Ничего
общего.
- Я понимаю, - сказала без убежденности Елизавета Ивановна. - Здесь
растительность другая.
И замолчала, ждала, что Николин что-нибудь объяснит. Если у человека
море в квартире, он-то уж должен знать, откуда оно взялось.
- Это вовсе не Черное море, - повторил сосед. - Понимать надо.
Далеко-далеко пролетела птица, видно было, как она снижается к волнам
и снова взмывает вверх.
- Мои конкуренты, - объяснил Петр Петрович. - Иногда улов на берегу
оставить опасно. Налетят чайки и все растащат. Ну прямо бы стрелял их.
Самим лень вылавливать, меня эксплуатируют.
- Все-таки не понимаю я с морем, - сказала Елизавета Ивановна, не
дождавшись объяснения. - Какой это район?
- Эх, Лиза, - вздохнул Николин. - Если бы все так просто, у каждого
бы море в квартире было. Каждому хочется. Я сначала подумал, что имею дело
с Индийским или даже Тихим океаном.
- Быть не может!
- Но моя наблюдательность заставила меня пересмотреть свою первую
теорию. Не океан это, а неизвестный водный бассейн.
- Так я думала, что все моря уже открыты, - сказала Елизавета
Ивановна и мысленно укорила себя за глупость: ясно, что открыты.
- И даже не на Земле это море, - настаивал Николин и сделал долгую
паузу, глядя на соседку искоса.
- Как же так? - удивилась Елизавета Ивановна. Надо же было что-то
сказать.
- А ты наверх посмотри. И сразу все сомнения пропадут.
Елизавета Ивановна послушно поглядела наверх, куда показал Николин.
Там, в дополнение к обычному солнцу, что светило слева, было еще одно
солнце, поменьше размером, оно ясно проглядывало сквозь листву.
- Вот так-то, - сказал Петр Петрович. - И это дает моему явлению
научное объяснение. Я по этому вопросу осторожно с одним учителем
разговаривал, популярную литературу просматривал. Есть, понимаешь, одна
теория про параллельные миры. Не слыхала? Вот и я раньше не слыхал. А
теперь увидал: в общем, будто Земля не одна, их несколько, и они между
собой соприкасаются. Теперь понятно?
- Как же так? - спросила спокойно Елизавета Ивановна. - Они бы
коснулись, и выплеснулось бы ваше море в наше.
- Парадоксы, парадоксы, - сказал Петр Петрович, разводя руками. - Но
не в этом дело. Море есть, и это самый реальный факт. Награда мне за мой
долгий жизненный путь. И купаться можно. У тебя, Лиза, купальник есть? В
следующий раз принеси, купаться будем.
Странно, подумала Елизавета Ивановна, обыкновенный человек, на улице
и не поглядишь, и вот - собственное море. И никто не заметил, как эти миры
соприкасались. Конечно, если бы кто-нибудь из ученых поглядел, наверное
бы, объяснил.
- Можно прожить всю жизнь без счастья, так сказать, не вкусить. Но
некоторым людям выпадает по лотерее. И если много выпадает - хуже. Каждый
знает, как истратить сотню, а что делать с десятью тысячами? Так и с ума
сойти можно! Я лично за то, чтобы положить в сберкассу и получить
проценты.
- Я в садик пойду, - сказала Елизавета Ивановна. - Лучше пораньше
заберу Сашеньку. А то погода плохая.
- Я бы, - сказал Петр Петрович, провожая соседку до двери, - с
удовольствием пригласил бы сюда и Сашеньку. Девочка она хорошая,
послушная. Но сама понимаешь, начнет она рассказывать иным детям, а те
своим родителям - начнутся сплетни, пересуды, зачем ему море, еще
жаловаться начнут. Ты уж меня прости...
Петр Петрович был человеком, в общем, незлым. Проблема с Сашенькой
его, видно, задела. Иначе с чего бы он, придя в тот же день попозже, завел
снова разговор об этом?
- Человек я одинокий, - произнес он, присаживаясь за стол в ожидании
чая. - И единственная у меня радость - море. Какое-никакое, но свое.
- Хорошее море, - согласилась Елизавета Ивановна.
- И должен тебе сказать, Лиза, что за последние годы ты оказалась
единственным человеком, к которому я почувствовал искреннее расположение.
Нет, не качай головой, ты человек хороший, отзывчивый и, главное,
сдержанный. Мне же тоже нелегко - распирает от желания поделиться с кем-то
событиями моей жизни. Ведь хожу я на берег, ловлю рыбу, любуюсь закатом,
привык даже. Но разве можно Робинзону жить без Пятницы? Нельзя.
- Ну почему со мной делиться? Мало ли кто...
- Нет, не понимаешь. Потом поймешь. У меня же планы есть. И не
маленькие. Вот ты, например, человек не очень обеспеченный. Не возражай. А
мы с тобой можем неплохие деньги зарабатывать, пользуясь дарами океана. Не
отмахивайся, Лиза, от своего счастья. Ничего незаконного в моем море нету.
Я за него квартплату плачу. Оно где? У меня в квартире, внутри. В твоей
его нету, у соседей сверху нету, сам проверял. Да, я о чем поговорить
хотел - о Сашеньке. С твоей точки зрения нехорошо получается - ребенок
остается без свежего воздуха. Я подумал, может, мне ей глазки завязать, а?
Елизавета Ивановна обиделась. Вроде бы человек от чистого сердца
предлагает добро ребенку, но как же ты будешь завязывать глаза девочке,
которая еще в школу не пошла? Как бандиты какие-то... Но вслух она ничего
не сказала, а из-за этого ощутила неприязнь к себе самой, словно предала
Сашеньку. И сосед почувствовал, как у Елизаветы Ивановны изменилось
настроение, смешался, стал нести какую-то чепуху про физику и параллельные
миры. Потом ушел, даже вторую чашку чая пить не стал. Вечер был испорчен.
Елизавета Ивановна мыла посуду, но что-то ее грызло, что-то надо было
сделать. Потом поняла. Заглянула в ванную и послушала. Море шумело, ровно
и мерно. Ууу-х - разбивается волна о песок, ползет обратно. Там, наверное,
яркие звезды, как в Крыму. Заглянуть бы туда, хоть на минутку.
Елизавета Ивановна захлопнула дверь в ванную, вернулась на кухню и
пустила струю в рукомойнике на полную силу, чтобы не было слышно морского
прибоя.
Рано утром, в воскресенье, Сашенька еще спала, Елизавета Ивановна не
успела поставить кашу на плиту, как снова звонок. Ну конечно, он. Она даже
улыбнулась.
- Вы бы, Петр Петрович, проделали дырку в стенке, чтобы на лестницу
не выходить.
- Не смейся, - сказал Петр Петрович. - Я не заслужил такого
отношения. Прости за вчерашнее.
- Ну что вы так стоите? Заходите.
- Спасибо, спешу. На рынок иду, улов надо реализовать. Ты меня не
осуждаешь?
- Бог с вами, - сказала Елизавета Ивановна. - Ваше море.
- Вот и хорошо. Я что подумал - соседи мы все-таки. Не чужие. Вот
ключи. Это верхний, а это средний. На нижний я не запирал. Заходи,
отдыхай, пока я не вернулся.
- Ну что вы!
- Да, - сказал он быстро, всовывая в руку ключи, - ты и внучку взять
можешь. Пускай на песочке поиграет. Ничего песочку не сделается... А если
она кому расскажет, то ведь не поверят? Правда?
- Не надо мне ключей...
Ключи звякнули, упали на пол, а Николин уже спешил наружу, не
оглядываясь, знал, что такая женщина, как Елизавета Ивановна, не оставит
на полу ключи от чужой квартиры.
А когда она подобрала ключи и вернулась к плите, то в голове у нее
сложились слова, которые надо бы сказать Николину, объяснить все, если он
не так понимает. Слова получались значительные, неглупые, но не побежишь
догонять...
После завтрака Елизавета Ивановна пошла с Сашенькой гулять на двор.
Осенняя холодная погода все грозила дождем, но пока что терпимо, если не
считать ветра.
Посреди двора, за полосой мелких, робких еще саженцев у песчаной
горки стояли мамы и бабушки, прогуливали детей. Порой кто-нибудь
взглядывал в небо, потому что знали: дождь все-таки пойдет, не может не
пойти. Ругали погоду. Ругали домоуправа, который обещал сделать качели, да
все не делает. Еще кого-то ругали.
Потом, как бы по контрасту с погодой, кто-то заговорил о том, что в
этом году была хорошая погода на Рижском взморье, а другая женщина
сказала, как жарко было в Сухуми.
Елизавета Ивановна смотрела на Сашеньку, которая стояла в сторонке от
других детей, тыча лопаткой во влажный песок.
- Тебе не холодно? - спросила она.
- Нет.
- Может, домой пойдем?
- Нет.
Ребенок был грустный, под стать погоде. Холодный ветер рвал последние
листья с саженцев и раскидывал по ржавой траве.
- Пойдем, - сказала Елизавета Ивановна внучке.
- Я не хочу домой.
- Я не домой тебя зову. Мы в гости пойдем.
- Уже уходите? - спросила женщина, которая рассказывала про Сухуми. -
Мы тоже скоро пойдем. Так недалеко и до бронхита.
Елизавета Ивановна оставила Сашеньку на лестнице, взяла ключи
Николина.
- Это чужая квартира, - заметила Сашенька серьезно, глядя, как
бабушка возится с замками. - Нас не звали.
- Дали ключи - значит, звали.
Дверь наконец открылась. Свежий теплый морской воздух ударил в лицо.
- Заходи, - пригласила Елизавета Ивановна. - Только ноги вытри, а то
дядя будет ругаться.
Она затворила дверь и сняла с девочки пальтишко.
- Ты не пугайся, - сказала она, осторожно открывая дверь в комнату. -
И никому не рассказывай...
- А что? - Но тут Сашенька увидела море, очень обрадовалась и совсем
не удивилась. Она пробежала несколько шагов к воде, оглянулась на бабушку
и спросила: - А туфли снять можно? А то песок в них попадает.
- Разумеется, - разрешила Елизавета Ивановна.
Над морем шли легкие пышные облака, белые чайки ссорились над сетью,
развешенной на кольях, в которой запутались рыбешки, оставленные
Николиным.
- Ты далеко не бегай, - сказала Елизавета Ивановна внучке.
- Я только попробую море и обратно, - согласилась она.
- Песок у самой воды был упругий, прибитый волнами, и идти по нему
было легко и удобно. Но далеко Елизавета Ивановна не отходила, все
оглядывалась на дверь, сиротливо стоящую посреди пляжа.
Сашенька нашла ракушку и подула в нее. Потом побежала за черепашкой.
Она порозовела, глаза блестели, а Елизавета Ивановна подумала, что надо ей
купить панамку.
- А там холодно и дождь пойдет, - радостно сообщила ей Сашенька. Она
показала на дверь. "Странно", - подумала Елизавета Ивановна и сообразила,
что она сама забыла раздеться, так и идет в пальто по морскому берегу.
Осенняя влага паром отходила с рукавов ее пальто.
- Пошли обратно, - позвала она вдруг Сашеньку.
- Я не хочу.
- Мы вернемся. Только сходим в ту комнату и вернемся.
Она схватила Сашеньку за руку и потащила наверх, к двери.
В прихожей она посадила девочку на стул, дверь к морю затворила и
сказала Сашеньке строго:
- Жди меня здесь. Я сейчас.
- Только недолго, - попросила внучка. - А то мне скучно. Я к морю
хочу.
Елизавета Ивановна выбежала из подъезда. Уже начался дождик, и матери
с бабушками разводили детей по домам.
- Погодите! - крикнула она...
Когда через два часа домой вернулся Петр Петрович, он сразу прошел к
комнате. Сверху, от двери, он увидел, как полдюжины детей носятся по самой
кромке воды в одних трусиках, а женщины сидят чуть повыше, устроившись в
тени пальмы, и беседуют о чем-то женском и пустом.
- Это что еще? - крикнул он и, размахивая пустым ведром, бросился
бежать вниз по склону. И натолкнулся на несмелую улыбку Елизаветы
Ивановны. Она шла ему навстречу.
- Вы уж извините, Петр Петрович, - сказала она, краснея от смущения и
робости. - Только на улице дождик и погода плохая. Так уж получилось...
- Как же так? - обиделся Николин. - Я же доверился...
Он махнул рукой и почему-то пошел к развешенным сетям, отогнал чаек и
стал сматывать свои снасти, стараясь не глядеть вниз и не слышать гомона
ребятишек.
1977, опубл. 1984