Редьярд КИПЛИНГ
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
Пэджет, Ч.П. (1886). Пер. А.Оношкович-Яцына
Жалобы пограничного скотокрада (1888). Пер. А.Оношкович-Яцына
Братцы, братцы... (1890). Пер. А.Оношкович-Яцына
Ганга Дин (1890). Перевод А.Сергеева
Брод через Кабул (1890). Пер. А.Сендыка
Отесан камень (1890). Пер. С. Степанова
Дальний Путь (1891). Пер. Н. Лебедевой
Путем изгнанников (1892). Пер. Н.Голя
Стихи о трех котиколовах (1893). Пер. Г.Фиша
Молитва Макэндрю (1894). Пер. В.Топорова
Первая песня (1896). Перевод М.Фромана
Эскадренные миноносцы (1898). Пер. А.Оношкович-Яцына
Полубаллада о Ватерфале (Младшие офицеры, сопровождающие военнопленных) (1903). Пер. Р.Дубровкина
Арфы датских женщин (1906). Пер. Р.Дубровкина
Пророк в своем отечестве (1906). Пер. М.Бородицкой
Колыбельная острова Св.Елены (1910). Пер. А.Глебовской
Слава Сада (1911). Пер. А.Оношкович-Яцына
Марш шпионов (1911). Пер. А.Оношкович-Яцына
В Хадрамауте (1912). Пер. Р.Дубровкина
Из Горация ("Оды", кн. V, 3) (1917). Пер. Р.Дубровкина
Россия - пацифистам. 1918. Пер. М.Гаспарова
Небокоптитель (1930). Пер. Г.Кружкова
ПЭДЖЕТ, Ч.П.
Перевод А. Оношкович-Яцына
Как уцелеть под бороной -
Известно жабе лишь одной;
Однако бабочка с высот
Советы жабе подает.
(Пер. Е.Витковского)
Пэджет, Ч.П., был лгунишка и к тому же красноречив,
Индийский зной называл он "Азиатский Солнечный Миф";
"Изучать Восток" на три месяца он приехал в конце ноября,
Я зваставил его подписать контракт и остаться до сентября.
Март начался кукушкой. Пэджет был полон сил,
Звал меня "надутым брамином", про "царский оклад" говорил.
Кончился март и розы. Он сказал: "А жары-то нет!"
"Придет!" - "Чепуха!" - промолвил Пэджет, Ч.П., в ответ.
Апрель принес нам панкху и лишаи от жары,
Был по вкусу москитам Пэджет, объедались им комары.
Он стал рябой и пятнистый, и с грустью я наблюдал,
Как он лупит арийских братьев, совсем не как либерал.
Май принес пыльную бурю. Пэджет с солнцем пошел на закат,
Все сезонные наслаждения задели его подряд.
Во-первых, неделю "печень" - он портер попивал, -
Лихорадки легкая доза - он "жестокой" ее называл.
В июле - дизентерия, после _Шота Бурзат_. [Ранние дожди. - Р.К.]
Спал с тела дородный Пэджет, и уехать он был бы рад.
Меня уж не звал он "брамином", "надутым" и "рвачом",
Казалось, он удивлялся, что кому-то здесь все нипочем.
Июль был слегка нездоровым - Пэджет, едва дыша,
Вспоминал о Cholera Morbus, намекал, что жизнь хороша,
Лепетал о "восточном изгнанье", в слезах говорил о жене,
А с _моими_ детьми лет восемь не пришлось повидаться мне!
Как-то в полдень по Фаренгейту было сто двадцать один, [67 оС]
Пэджет брякнулся в обморок (Пэджет тучный был господин).
На этом он бросил занятья и бежал, всему изменив,
На практике и всесторонне изучил он Солнечный Миф.
Его проводив, я смеялся, но смеяться долго не мог, -
Я подумал о дурнях, как Пэджет, пишущих про Восток,
Об изъездивших свет идиотах, что стране не дают ничего,
И я Бога молил, чтоб мне в руки он послал еще одного.
ЖАЛОБЫ ПОГРАНИЧНОГО СКОТОКРАДА
Перевод А. Оношкович-Яцына
За сладкую жизнь - горе мне! -
Что вел я из года в год,
И тройное горе - милой жене,
Что в Шалимаре ждет.
Жизайль мой отняли они, [сабля]
Меч, что был остр и нов,
В тюрьме я коротаю дни
За воровство коров.
Пусть бык в хлеву ревет чуть свет,
Йат сеет урожай, [земледелец]
Не ждите, пока меня здесь нет,
Огня и грабежа.
Пусть пожалеет йата Бог,
Коль выйду на простор,
Пусть фермера хранит порог
Усердно он с тех пор.
О горе, возле жерновов
Я коротаю дни!
О горе - слышать звук оков,
Звенящих у ступни!
За все, что пало неспроста
Позором на меня,
Отвечу убылью скота
И пляскою огня.
За мной не взятого быка
(Я был милостив, видит Бог!) -
Лишь дотянулась бы рука! -
Возьму не меньше трех!
За то, что этою рукой
Гасил я степь в огне, -
Я факелом, мечом, петлей
Страну зажгу вдвойне.
Мчись в Абазай, не трать минут,
Сахиб с волосами как мед.
Тесней - как кУттуки живут - [Племя индийского пограничья. - Р.К.]
Ляг, бонаирский скот.
Он будет мертвым предо мной,
Конь - в пене, до заката.
Копыта оплачет вороной,
Оплачет белый брата.
Войной, войной на вас пойдем,
Вам прямо в сердце целя,
За то, что сделали вы с вождем
И вором из Зук-Хеля.
А если я попадусь опять,
Вы можете, так и быть,
Тухлого мяса мне в рот напихать
И в свиную кожу зашить.
БРАТЦЫ, БРАТЦЫ...
Перевод А. Оношкович-Яцына
- Братцы, братцы, вы с войны,
Что ж не с вами мой дружок?
- Был по морю наш путь, он мог и утонуть!
Поищи-ка нового дружка.
Старый! Новый!
Ищи себе дружка.
Мертвым не помочь, вытри слезы прочь,
Поищи-ка нового дружка!
- Братцы, братцы, вы с войны,
Видали ль моего дружка?
- Он был в бою одет в полковой зеленый цвет.
Поищи-ка нового дружка.
- Братцы, братцы, вы с войны,
Видали ль моего дружка?
- Когда пошли палить - бежал он во всю прыть.
Поищи-ка нового дружка!
- Братцы, братцы, вы с войны,
Он не был ранен, мой дружок?
- Я битву проглядел, был дым ужасно бел.
Поищи-ка нового дружка.
- Братцы, братцы, вы с войны,
Хочу я вынянчить дружка!
- Но он лежит в траве с пулей в голове.
Поищи-ка нового дружка.
- Братцы, братцы, вы с войны,
Пойду помру с моим дружком!
- Глубокая могила их двадцать душ укрыла.
Поищи-ка нового дружка.
- Братцы, братцы, вы с войны,
Есть что-нибудь на память от дружка?
- Вот я тебе принес густую прядь волос.
Поищи-ка нового дружка.
- Братцы, братцы, вы с войны.
И вправду для меня потерян мой дружок!
- Тебя мне очень жаль, когда пройдет печаль,
Возьми меня себе в дружки!
Старый! Новый!
Бери себе дружка!
Мертвым не помочь, вытри слезы прочь,
И лучше-ка возьми его в дружки!
ГАНГА ДИН
Перевод А. Сергеева
Рассуждай про джин и пиво,
Если ты живешь лениво -
Замирение и полный Олдершот;
А дойдет до крепкой стычки,
Сразу вспомнишь о водичке
И поклонишься тому, кто поднесет.
Я вот, значит, на Востоке
Попотел на солнцепеке
В Королевской службе годик не один;
Там в команде темнорожей
Один парень был хороший,
Лучше всех был ротный бристи [водонос] Ганга Дин.
Значит: - Дин! Дин! Дин!
Ну, лентяй, лежачий камень Ганга Дин!
У, проклятый хитерао! [мошенник]
Эй, воды нам! Пани лао! [Воды скорее!]
Плосконосый смуглый идол Ганга Дин!
Нацеплял он для порядку
Перекрученную тряпку -
Что-то спереди, а сзади сущий смех;
Вся его обмундировка -
Эта тряпка да веревка
И с водою на веревке козий мех.
Вот, бывало, всей колонной
Вдоль дороги раскаленной
Под огнем мы залегали, как на грех;
Наши глотки каменели
И затрещины звенели -
Почему не напоил он сразу всех!
Значит: - Дин! Дин! Дин!
Басурман! Куда ты делся, сукин сын?
Эй воды сюда живее!
Заработаешь по шее,
Если в шлем ты не плеснешь мне, Ганга Дин! -
Целый день тысячекратно
Он сновал туда-обратно
И, видать, не ведал, что такое страх;
В наступленье, в отступленье
Он всегда маячил тенью,
Был в тылу на правом фланге в ста шагах.
А когда мы шли в атаку,
Он сошел бы за зеваку -
Ждал с водой, пока не протрубят отбой;
Но при грязной темной коже
Он был белый, белый все же,
Обмывая наши раны под пальбой.
Значит: - Дин! Дин! Дин!
Пули свищут над травою луговин.
А кончаются патроны,
Люди воют исступленно:
- Мулы! Вьюки! - и, конечно, - Ганга Дин!
Помню, раз во время боя
Я остался сзади строя
С пулей там, где место бляхе для ремня;
Я от жажды бы загнулся,
Если б к утру не наткнулся
Ухмыляющийся бристи на меня;
Выплыл, точно из туману,
Залепил чем было рану
И гнилой болотной жижи мне поднес;
Но чего я после не пил, -
Ни с чего счастливей не был,
Чем с того, что дал мне ротный водонос.
Значит: - Дин! Дин! Дин!
В животе моем засел железный клин.
Землю я грызу и плачу,
Кулаками колошмачу:
- Дай воды, воды напиться, Ганга Дин!
Он волок меня из схватки -
Возле фельдшерской палатки
Вздрогнул вдруг и зашатался Ганга Дин;
У залитых кровью дулей [носилки]
Он упал, пробитый пулей,
Прошептав: - Уже напился, господин? -
Не иначе там, за гробом,
Встреча в лагере особом,
Где муштровка без харчей да карантин;
Там грешившему народу
Он в огне разносит воду -
В пекле мне глотнуть позволит Ганга Дин!
Значит: - Дин! Дин! Дин!
Сколько раз тебя лупил я, Ганга Дин!
Светлый духом, темный рожей,
Видит Бог, какой хороший, -
Ты меня куда получше, Ганга Дин!
БРОД ЧЕРЕЗ КАБУЛ
Перевод А. Сендыка
Стал Кабул у вод Кабула...
Саблю вон, труби поход!..
Здесь полвзвода утонуло,
Другу жизни стоил брод,
Брод, брод, брод через Кабул,
Брод через Кабул и темнота.
При разливе при широком
эскадрону выйдут боком
Этот брод через Кабул и темнота.
Да, Кабул - плохое место...
Саблю вон, труби поход!..
Здесь раскисли мы, как тесто,
Многим жизни стоил брод,
Брод, брод, брод через Кабул,
Брод через Кабул и темнота.
Возле вех держитесь, братцы,
с нами насмерть будут драться
Гиблый брод через Кабул и темнота.
Спит Кабул в пыли и зное...
Саблю вон, труби поход!..
Лучше б мне на. дно речное,
Чем ребятам... Чертов брод!
Брод, брод, брод через Кабул,
Брод через Кабул и темнота.
Вязнут бутсы и копыта,
кони фыркают сердито,
Вот вам брод через Кабул и темнота.
Нам занять Кабул велели,
Саблю вон, труби поход!..
Но скажите - неужели
Друга мне заменит брод,
Брод, брод, брод через Кабул,
Брод через Кабул и темнота.
Плыть да плыть, не спать в могиле
тем, которых загубили
Чертов брод через Кабул и темнота.
На черта Кабул нам нужен?..
Саблю вон, труби поход!..
Трудно жить без тех, с кем дружен, -
Знал, что взять, проклятый брод.
Брод, брод, брод через Кабул.
Брод через Кабул и темнота.
О Господь, не дай споткнуться,
слишком просто захлебнуться
Здесь, где брод через Кабул и темнота.
Нас уводят из Кабула...
Саблю вон, труби поход!..
Сколько наших утонуло?
Скольких жизней стоил брод?
Брод, брод, брод через Кабул,
Брод через Кабул и темнота.
Обмелеют летом реки,
но не всплыть друзьям вовеки, -
Это знаем мы, и брод, и темнота.
ОТЕСАН КАМЕНЬ
Перевод С. Степанова
Отесан камень - и лучи
В его глубинах открываю.
Пред тем, как труд вершить в ночи,
К Тебе, о Мастер, я взываю.
Я знаю - всем, что я создал,
Тебе, о Мастер, я обязан,
И там, где я Тебе не внял,
Лишь я и должен быть наказан.
И трудится напрасно тот,
Кто без Тебя был хоть мгновенье,
Твоя Рука меня ведёт
К Тебе, через Тебя - к уменью.
О, сколь нагружена ладонь,
Сколь горьки тропы на вершину,
Ты знаешь, Высекший Огонь,
Ты знаешь, Замесивший Глину.
И чтоб не смели мы забыть
Эдема в бытии убогом,
Ты учишь в деле Богом быть
И Человеком перед Богом.
В фундамент Храма, в общий ряд
Свой камень ставлю - и немею:
Довольно мне, что был мой взгляд
Необщим Милостью Твоею.
Так будь со мною и владей -
Чтоб, выбрав верную дорогу,
Не ждал я помощи людей,
Но приходил им на подмогу.
ДАЛЬНИЙ ПУТЬ
Перевод Н. Лебедевой
Слышен шорох средь лугов, в сжатом поле меж стогов
Снова солнце косо легло,
В клевере не видно пчел, шепчут поле, луг и дол:
"Англичане, лето прошло".
Крепчая, ветер над морем шумит,
И волн не стихает хор -
Песня дальних морей: "Скорей, скорей,
В путь, в открытый простор!"
С шатрами Сима, милашка моя,
Расстаться душа вольна.
Окончена жатва, пред нами путь, наш исконный путь, наш извечный путь,
Снова пора нам в Дальний Путь, новый во все времена.
Снова нас к себе зовет бухта Золотых Ворот,
Мексиканский зовет залив,
Ждет нас север, где всегда солнце холоднее льда,
Ждет мыс Горн, суров и гневлив.
Там круты берега, милашка моя,
И соли хлебнешь сполна,
Там мужают люди, идущие в путь, наш исконный путь, наш извечный путь,
И длиною в жизнь лежит Дальний Путь, новый во все времена.
Эти дни тусклы, больны, а туманы холодны,
В серой мороси спит причал,
Душу я в заклад отдам, чтоб меня по всем морям
Пароход двухтрубный качал,
Что гружен под завязку, милашка моя,
Чья команда лихая хмельна,
Он ложится на курс и уходит в путь, наш исконный путь, наш извечный путь,
На юг из Кадиса в Дальний Путь, новый во все времена.
Ползать змею суждено, а орлу летать дано,
Человеку - искать жену,
Но счастливей пароход, что кренясь идет вперед,
Зарываясь носом в волну.
Грохочет винт, милашка моя,
И бьет в обшивку волна,
Средь пенных равнин мы держим путь, наш исконный путь, наш извечный путь,
С ветром уходим в Дальний Путь, новый во все времена.
Трубы черные пыхтят, кранцы подпевают в лад,
На причале брань работяг,
"Майна!" - полон третий трюм, вот умолк погрузки шум,
И взвивается синий флаг.
Приняли сходни, милашка моя,
Команда уже слышна:
"Отдать швартовы!" - и с Богом в путь, наш исконный путь, наш извечный путь,
Снова уходим в Дальний Путь, новый во все времена.
Сквозь туман едва ползем, не видать ни зги кругом,
Надрываясь, гудок ревет,
Весь фарватер облегла белая слепая мгла,
То и дело хлюпает лот.
Вон мыс Лоуэр-Хоуп, милашка моя,
Вон отмель Ганфлит видна,
И нас маяки провожают в путь, наш исконный путь, наш извечный путь,
И снова пред нами Дальний Путь, новый во все времена.
Блеск тропических ночей! За кормой струя огней
Затмевает небесный свет,
Море звездами горит, в пламени ныряет кит,
Оставляя искристый след.
Борта облупились, милашка моя,
Оснастка просолена,
И в штиль, и в бурю мы держим путь, наш исконный путь, наш извечный путь,
Уводит нас к югу Дальний Путь, новый во все времена.
Курс зюйд-вест и полный ход, клюзы пеной обдает,
И машина гулко стучит,
Средь рокочущих зыбей нас валяет все сильней,
Южный Крест поднялся в зенит.
И пятятся звезды, милашка моя,
Встают по местам, как одна,
Сверкая во мраке, ведут нас в путь, наш исконный путь, наш извечный путь,
По Божьей Воле - в Дальний Путь, новый во все времена.
Вдаль, о сердце, устремись, с мысом Форленд разминись,
Двадцать тысяч миль одолей,
Ах, как он пока далек, тот блаженный островок,
Где ждут раструбы орхидей!
И снова ветер над морем шумит,
И волн раздается хор -
Слышу зов морей: "Скорей, скорей,
В путь, в открытый простор!"
Бог весть в чем удача, милашка моя,
Черт знает почем она, -
Но снова уходим, уходим в путь, наш исконный путь, наш извечный путь,
Нас ждет горизонт и Дальний Путь, новый во все времена!
ПУТЕМ ИЗГНАННИКОВ
Перевод Н. Голя
Под Новый год вскипает старый жар -
Ты чувствуешь толчок, пинок, удар,
И - снова в путь, и вьется Синий Питер,
И сытно топку кормит кочегар.
Любовь иссякла, сгинула давно.
Куда б она ни делась, все одно:
Путь на Восток укажет сердцу ветер
И наше Пароходство - Р. & О.
Куда спешить? По чайной ложке в час -
Пусть ход и малый, но для нас -. как раз.
Мы светлый праздник праздности встречаем,
И ради Бога, не тревожьте нас!
Здесь, под навесом, поднятым, как щит,
Боль нашего Востока возлежит:
Рожденье, смех, любовь, тоска и слезы,
И смерть, которой все принадлежит.
Здесь и безумье тех, кто в полночь зван
Однажды был в прохладный океан -
И утром за столом пустует место,
И зря стоят тарелка и стакан.
Сплетая тени в смутный лабиринт,
Раскачивает снасти фордевинд,
И словно великан, влачащий цепи,
Внизу ворча ворочается винт.
Чтоб рыб летучих разглядеть полет,
Друг к другу льнут вода и небосвод,
И солнце, устремленное к закату,
Само не замечает, как ползет.
Приподнят над волнами наш бушприт.
Вчера на них глядел делийский Смит,
А завтра Джонсу из Лхмадабада
Их повстречать, быть может, предстоит.
Разлуки - здесь, свидания - сдали,
Как звенья в цепь Империи легли.
Изгнанников, ушедших в путь изгнанья,
Вернут обратно те же корабли -
Когда мы труд окончим. А пока
Наш киль скользит подобьем челнока
По нитям волн; и нам ли, ткущим саван,
Ворчать, что плата слишком высока?
Переезжай хоть сотню раз подряд
С женой, хозяйством, выводком ребят -
Все это не дает ни йоты льготы,
Все пени даже пенни не скостят!
Чины и деньги не спасут - отнюдь!
Уж лучше им пропасть и утонуть:
Ты жизнь свою вручаешь капитану,
Как только избираешь этот путь!
Мы поумнеть клянемся наперед
И верим клятве, верим, что спасет,
Но встретив алый крест на белом фоне,
Вновь делаем как раз наоборот.
Вот некий Грин. И что ж влекло его
В поездку? - Суета и баловство.
Грин видит алый крест на белом фоне -
А больше он не видит ничего!
Но мы - Востоком созданный народ,
Гуляки суши и бродяги вод:
Нас этот алый крест на белом фоне
Подводит к дому - и не подведет!
Самой судьбой начертана стезя:
Разрушен кров и умерли друзья,
А впереди - болезнь и богадельня,
Где дни проходят, медленно скользя.
Раскручены имперским колесом,
Кандальники Востока, мы несем
Свой крест изгнанья по пути изгнанья,
Чтоб, кончив труд, опять вернуться в дом.
Терпи: терпенье мудрости равно.
Так, только так, иного не дано.
Мы вместе с болью нашего Востока -
Под флагом Пароходства Р. & О!
СТИХИ О ТРЕХ КОТИКОЛОВАХ
Перевод Г. Фиша
_В далеких краях, в японской стране,
Где бумажные фонари
И судовые команды пьют
У Блэдстрит-Джо до зари,
В сумерках, когда морской бриз
Приносит из гавани чад
И Иокогамской бухты отлив
Спадает, буями бренча, -
В харчевне Киско Божьей росы
Повторяют, кружкой гремя,
Про скрытую битву у скрытых скал,
Когда "Балтик" от "Норзернлайт" бежал,
А "Штральзунд" дрался с двумя._
Подтвержденные пулей и сталью, таковы законы Москвы:
Котиков на Командорских трогать не смеете вы.
Там, где море меж отмелей бродит и шторм в непогоду лют,
Где песцов голубых разводят, - там голышиков матки ждут;
Когда матки котятся на берегу ежегодно весной, -
Секачи из моря выходят, ревя, толпа за толпой;
И как только сентябрьские штормы похоть их укротят,
В моря секачи уходят по скрытым тропам назад,
И темны лежат, и голы лежат, гнезда птиц, и дюны, и лед,
И, метелью томим, надо льдами зим сполох в ночи встает;
И Бог, обрывающий айсберги и в море ведущий лед,
Слышит, как плачет лисенок и ветер в снегу поет.
Но жены наши любят мех, есть деньги у них, и вот
Шхуны в морях, запретных для всех, рискуют из года в год.
Японцы, британцы издалека вцепились Медведю в бока,
Много их, но наглей других - воровская янки рука.
Курильскими водами "Норзернлайт" шел сквозь туман и мрак,
Неся на штирборте печную трубу и русский на фоке флаг.
("Балтик", "Штральзунд" и "Норзернлайт" - их ход крейсерам известен,
Одного поля ягода, воры, они ускользали вместе),
К песчаной косе "Норзернлайт" пришел, но "Балтик" был уже там,
Секачей глушила команда, и рев шел по берегам, -
Пятнадцать сотен шкур на песке, цельный мех, пушнинный стан;
Когда "Норзернлайт" в бухту вошел, вошел вместе с ним туман.
"Балтик", созвав своих людей, поспешил уйти от беды, -
С пушкою схожа печная труба, если смотреть сквозь дым,
(Грустнее, чем смерть, - потеряв корабль и груз, что был на борту,
Из-за контрабанды лечь во Владивостокском порту).
Как кролик в терновник ныряет, так нырнул он в туман морской,
И "Норзернлайт" шлюпки на берег шлет за добычею воровской.
Они не успели доставить груз, не приоткрыли люк,
Как белый призрак - крейсер вблизи они увидали вдруг.
На фоке флаг, и орудий по борту три или пять,
От соли белой была труба, но пара не видать.
Нет времени выбрать якорь, и, обрубив канат,
На гусиных крыльях "Норзернлайт" в море летит назад.
(Ибо таков закон Москвы, я худшую смерть предпочту
Труду на ртутных рудниках, где зубы крошатся во рту.)
Они отплыли всего на полмили, не слышен выстрелов гром,
Вдруг шкипер хлопнул себя по ляжке и погрозил кулаком.
"Блеф, нас на блеф поймали, - взревел он, - не будь я Том Холл,
Вора послали воров ловить, и вор нас всех обошел!
Клянусь орегонской снастью, твоим рангоутом, Мэн,
Что отнял нашу добычу бродяга Рубэн Пэн.
Шхуну разделал он ловко - бревна на борт, и черт ей не брат,
Но рубку "Штральзунда" запомнил я до твоих волнорезов, ад!
Мы с тобой в Балтиморе встречались, нас помнит бостонский мол,
Но худший твой день, Рубэн Пэн, это тот, когда ты сюда пришел.
Тот день, когда ты добычу взять хотел, дружок, задарма,
С трубой из простого брезента, с орудьями из дерьма.
Эй! Мчим скорей, сквозь туман морей, "Балтик" назад зовем,
В бухту вернемся и вступим в игру, на одного вдвоем!"
И вот сиреной, рогом, браконьерским зовом морей
Они "Балтик" открыли в тумане, в оснастке угрюмых рей,
Вслепую по водоворотам, вслепую ползли назад,
Пока услыхали - гик скрипит и цепи "Штральзунда" гремят.
Ничком меж шлюпок они легли, оружье под рукой,
И - "согласен мех делить, Рубэн Пэн, иль принимаешь бой?"
Оскалив зубы, смеялся Пэн, кривой обнажая нож:
"Есть! Шкура за шкуру и все, что есть, за жизнь свою даешь!
Но у меня шесть тысяч шкур, и Иеддо давно меня ждет,
Власть Божья и власть людская - до пятидесятых широт;
Гак с миром идите в море, грузите трюмы вдвойне,
К вашим котикам буду добр - убью, сколько нужно мне".
Затворы защелкали в ответ, приклады стукнули враз,
Складка за складкой влажный туман скрывал все от вражьих глаз,
Складка за складкой, слезный туман кутал ярость плащом,
Винтовки у вантов в густой туман хлестали бледным огнем.
Били пули в обшивку и борт, щепки летели на ют
(Не дробью птичьей в морях добычу котиколовы бьют).
Свинцовый дым нависал тяжело, голубел у самых вод,
На "Балтике" три, на "Штральзунде" два списано было в расход.
В тумане таком руки не видать, человек в тумане - тюк,
Но, стон иль крик заслышав, они стреляли на звук.
Один имя Бога призывал, его проклинал другой,
Но ружейный залп и тем и другим вечный дарил покой.
А в перерыве, в тишине скрипел чуть слышно руль,
И каждый старался тише дышать, остерегаясь пуль;
Рука у курка, слух напряжен, злобой глаза налились,
И ноги расставлены широко, чтоб не качал бриз.
И все услыхали сквозь туман хрип у "Штральзунда" рей,
И все услыхали, как Рубэн Пэн плачет над смертью своей:
"Пройдут приливы Фенди Рейс, а я не пройду никогда
И не увижу следов на песке, когда спадет вода,
И тралеров я не увижу, сносимых с отмелей прочь,
Огней судов я не встречу, летящих по зунду в ночь.
О горе мне, горе, в пустынном море, в схватке я смерть нашел,
Но по законам людским и Божьим ты будешь висеть, Том Холл!"
У поручней стоя, Том Холл сказал: "Твое слово вот:
Власть Божья и людская власть - до пятидесятых широт.
Ступай, ступай живее в рай, предстанешь пред Богом гол,
Я буду добр к твоим вдовам, Руб, сколько б их ни нашел".
Вдруг с палубы "Штральзунда" грянул выстрел впотьмах,
И сквозь дым и шум пуля дум-дум ударила Тома в пах.
Хрипя, Том Холл свалился, за шкоты цепляясь, и вот:
"Руб, подожди, - он молвил, - нас дьявол вместе зовет.
Дьявол нас тянет в этот отлив, Поля охоты нас ждут,
И мы предстанем пред яростью Божьей, как голышики предстают.
Ребята, кладите винтовки, пулям довольно петь,
Отвоевали мы наши войны, дайте нам умереть.
Эй там, на корме, отставить! "Балтик", к отбою приказ!
Хоть все вы пойдете в пекло, но раньше пустите нас".
И не было слов, но густо и быстро в мглистый покой
По замасленным декам стучала кровь, мешаясь с росой,
И зыбь бросала шхуны, бортом о борт стуча,
Но в молчании все стояли, чувствуя смерть у плеча.
И Рубэн Пэн прохрипел: "Тлен, душит меня мгла,
Для того ль тридцать лет провел я в морях, чтоб смерть во мраке пришла?
Проклятье моей работе, уловкам, что всем по плечу!
Я смерть получил, где хлеб получал, но смерти слепой не хочу.
Проклятый туман! Ужель все ветра этот забыли путь,
Чтоб сдуть пелену с моей груди и дать мне вдаль взглянуть?"
Как рваный парус, белый туман, разодравшись, взлетел налегке,
И все увидали солнце в воде и котиков на песке.
Над бухтой мгла, и отмель шла навстречу стальным волнам,
И стояли, бледны на взлетах волны, команды по сторонам.
И там и тут лужи текут, радужны и красны,
И вверх и вниз золото гильз бренчит меж брусьев сосны,
И ветер трупы, как бревна, катал, глухой по палубам стук,
И каждый увидел при свете дня дело своих рук.
Легкий бриз над реями пел, полоскала парус вода,
Но у рулей никто не стоял, в дрейфе лежали суда.
И с хрипом Рубэн душу свою отдал соленой волне.
"Уже отошел? - спросил Том Холл. - Пора умирать и мне".
И были полны его глаза сном и предсмертной тоской,
Он бормотал, точно бредил в ночи, рану зажав рукой:
"О, не приносит с собой добра западный ветер морей.
Палубы мыть! Они слишком красны, - и прочь отсюда скорей!
"Балтик", "Штральзунд" и "Норзернлайт", честно делите мех,
Вас встретят флот и Толстый Мыс, но встретят они не всех.
Холл вел себя плохо на суше, морской презирал закон,
Ему надоели вахты, только спать теперь хочет он.
Он не будет ползать по морю, где он знал лишь горький труд,
Он уходит в Поля охоты, куда голыши идут.
На запад вам плыть, на юг вам плыть, за край туманной земли,
Японским девкам скажите, чтоб свечи за Тома жгли.
Но не бросайте его с ядром за борт в холодный вал,
На отмель несите его умирать, как Беринг умирал.
И рядом Рубэна Пэна - по правилам битва шла!
И оставьте нас побеседовать двух, сделавших столько зла..."
_Малым вперед, как вел их лот, солнце в тумане все дни, -
Из мрака в мрак, на риск каждый шаг, шли, как Беринг, они.
И вел их свет ночных планет, карта северных звезд,
На норд-норд-вест, Западный Крест, за ним Близнецов мост.
Эти точки достаточно точно определяют путь,
В дни, когда маток на лежбище секачи ведут отдохнуть.
Айсбергов треск и китов плеск чуяли сквозь туман,
И котиков рев от берегов, слышный и в ураган,
И ярость ветров меж островов (ее там зовут "пургой"),
Где на север - остров Георгия, на запад - Павел Святой.
И здесь и там вапрсчным судам привет слал пиратский флот,
Потому что шхуны в этих морях рискуют из года в год.
И в Иокогамском порту повторяют, кружкой гремя,
Про скрытую битву у скрытых скал,
Когда "Балтик" от "Норзернлайт" бежал,
А "Штральзунд" дрался с двумя._
МОЛИТВА МАКЭНДРЮ
(Перевод В.Топорова)
Тень сна, о Господи, ясна в сравненье с нашим светом.
Но ты нам в дар придумал Пар - и Божий Промысл в этом!
На всем, от фланцев до винта, лежит твоя Рука,
Дрожь Провиденья бьет борта и ход маховика.
Джон Кальвин нудно толковал о предопределенье,
Но в здешнем горне я ковал иное "Наставленье".
Я нынче ночью не засну - болят года во мне.
На вахте время потяну - с Тобой наедине.
Опять сойду в машинный мрак: пойду к моей машине,
В морях поднявшей кавардак в трехмесячной путине.
Не чересчур ли - кавардак?.. Бьют шпонки в шторм и в штиль.
Но извиненье, как-никак - бьют тридцать тысяч миль!
Прошли Уэсан. Полный ход. Домой - куда ж иначе?
К машине Фергюсон идет. Задаст он шпоры кляче!
Жена ждет в Плимуте. Всех ждут. Уже прибавил он
Три оборота - как салют в честь миссис Фергюсон.
Лишь для меня любой причал - пустым-пустое место:
Уж тридцать лет, как Ты призвал к себе мою невесту
(Сгорела "Сара Сэндс" в тот год. Все Глазго и кругом, -
Куда не шастает народ, - мы обошли вдвоем).
На судне - не в почете спесь. Сэр Кеннет без раздумий:
"Привет, Макэндрю! Снова здесь? А как делишки в трюме?"
В машине он ни в зуб ногой, но знает, что почем.
"Вот наш механик судовой". Мадеру с пэром пьем!
"Он начинал еще тогда - в машинном на подхвате!"
Не пароход был в те года - труба на самокате!
Давленье - десять фунтов. Смех! Иначе не назвать.
Теперь мы выдадим на всех аж сто шестьдесят пять!
Мы ковырялись так и сяк с убоищем мотора,
А ведь на тридцати узлах работать будем скоро!
Какое там на тридцати!.. За столько лет в пути
Машине, понял я, прости, людей не подвести -
Лишь люди могут сплоховать... Когда до миллиона
Счет миль дошел - как до Луны маршрут учетверенный!
А ты, о Боже, не со мной... Мой первый ураган:
В кают-компании хмельной был шкипер в стельку пьян,
А я - в машинном, и вода стоит там на три фута!
И ведь ни шагу никуда!.. Со мной шутили круто.
Остались шрамы с той поры. Что шрамы! Крик души -
Он вопиет, горит и жжет как раз в такой тиши.
Грехи грохочут по ногам, как каторжные гири.
Мои скормить бы клапанам в морях сорок четыре!
Прости мне... С завистью смотрю, отвержен и нелюб,
Как парочки и там и тут снуют под сенью труб.
Я жадно пил из чаши зла и наливал по новой.
Меня нелегкая несла в любой кабак портовый.
Гонконг ли, Глазго - все одно: ломился я в бордель.
Прости, о Боже, заодно и шлюх моих, и хмель.
Но хуже всех мой главный грех. Мне стукнул двадцать пятый...
Молю Творца: прости юнца, не требуя расплаты!
Впервые в тропики попав, все пробуя подряд,
Как мог понять я, что кровав диавольский парад?
Днем - воздух, запахи, плоды - и все, что ни потребуй,
А ночью - влажный блеск звезды с панбархатного неба.
Весь день в порту на красоту смотрел, разинув рот,
Как, упоен, свой смотрит сон блаженный идиот.
Резьбы скупил я костяной, поделки деревянной
И всякой дряни остальной - не хуже капитана!
Но вот Самбава. Мыс. - И там сам ветер мне поет:
"Макэндрю, припожалуй к нам!" - И млеко в звуках, мед!
Издалека, как в забытьи, охватывая разум
И все сомнения мои отбрасывая разом:
"Твой Бог не Бог, а Сатана. Хвостат Он и рогат.
Твоих священников смешна молва про рай и ад.
Там, в грязном Глазго, в холода, безжалостно царит Он,
И хоть и чтут его всегда, лишь боль и страх сулит Он.
Ты не воротишься к Нему. Он жалок и жесток.
Ты к нам прибьешься ("К нам" - к кому?) - и жив, узнаешь, Бог.
Он не насмешник, не злодей. Он походя не губит.
Он любит истинно людей, любовь земную любит"...
И замер Глас - и замер враз - и вверг меня в полымя.
Я обольстительным речам искал хотя бы имя.
А Дух Святой?.. А грех какой?.. А как же - с остальными?..
Пронесся мимо этот шквал, но якорем упал
На дно души моей тогда. О Господи, я пал!
На "Мэри Глостер" я служил - и в пламени пылал!
Твоей, о Господи, Руки не чуял я сначала.
До входа в Торресов пролив безумье бушевало.
Но лишь прошли Барьерный риф, я понял: Небо вняло.
Не зги не видно впереди, мы жгли огонь ночной.
Змеей сплелись в моей груди тоска и непокой.
_"Глазами лучше погляди, а не блуждай душой!"_
Звучало так и раз, и два - как гонг... И в самом деле? -
Когда в пучину якоря к кораллам полетели.
И суть проста речей Христа, и Свет горит доселе. -
В машинном отделенье свет - не более того!
Но сколько раз за столько лет терял я и его!
Сам посуди! Две тыщи душ мы перевозим в год.
Я пред Тобой не прихвастну и не завышу счет.
Возьмем скромней величину: ну, тысячу пятьсот.
А если вспомнить глубину и необъятность вод!
Я - Твой слуга. Их воля - плыть, хоть в рай, хоть в бездну ада, -
Да ведь не мне людей судить: перевозить их надо.
Моя вина - но лишь одна - не будет прощена:
Когда шесть тысяч здешних тонн поглотит глубина.
Маршрут из Кейпа в Веллингтон определил Всевышний:
На три недели с лишним он, механик здесь нелишний.
Однажды попадешь впросак - и механизм заглох, -
И в Кергелен на парусах тащись, пока не сдох.
А юг Америки! А крюк меж льдами в океане! -
Не для детишек этот трюк со склянками в тумане.
Там айсберг стылою спиной вот-вот тебя столкнет,
Как окаянный водяной, в ночной водоворот,
Там Божьих Мельниц жернова гремят в потоках вод.
(И снег и лед полны хвалой - Тебе! - Но, зная меру,
Я б выбрал нам маршрут другой - иль им другую веру.)
Там пот, кровавый пот с нас льет. И тщетно льет. Наш труд
Ты сводишь, Господи, на нет. О Господи, ты крут!
Потом, в конце концов, придем в порт назначенья. Трости
Рукою в лайке подхватив, простятся наши гости.
"Спасибо, капитан, за все". - Любезности в ответ. -
А мне пора в машинный трюм и мне "спасибо" нет.
Спасибо вам. И вам. И вам. Всем руки пожимают.
А старый шотт бочком пройдет - никто его не знает.
Но мне работа по нутру и чертов пароход.
Страховки нет, а весь доход - четыре сотни в год.
На судне - славно?.. Что за бред! От здешних вечных мук вы
Послали б этот драндулет на все четыре буквы!
А приворовывать? ловчить? - Мне чужд такой азарт.
Ведь я механик как-никак - не кок и не стюард.
А экономить на угле?.. Шотландцы скуповаты,
Но лучше пусто на столе, да густо - на лопаты.
(Не всякий уголь подойдет, не всякий в топку гож.
Валлийский - тот не подведет, и австралийский тож.)
Изобретать? - А добывать патент: где взять терпенья?
Я прекратил патентовать мои изобретенья.
Я не порочу тех, кто смог - и даже преуспел,
Но не по мне любой наскок в край канцелярских дел.
Меня подмял Аполлион, скажу без святотатства.
Я сжег расчеты, чертежи, надежды на богатство.
Ты знаешь, как упрям кумир. Я сжег его, пойми, -
И жертву горькую мою, не брезгуя, прими.
_Убавь! Залей! Куда глядишь? Вы слишком много жжете!
Ты на посудине, а вишь, жжешь, как на пакетботе!
За "думал" - денег не дают! Не думай, а трудись!_
О Господи, попробуй тут разок не чертыхнись!
Слыву я хамом у мужчин. У дам - не кавалером.
С моей компашкой у машин - откуда быть манерам?
Лихие парни слабака мгновенно обомнут.
Пока рука моя крепка, о Господи, я крут!
Недавно тут один виконт в изысканном костюме
(Он сэру Кеннету родня) прилип, как муха, в трюме -
И задает мне, идиот, всерьез вопрос такой:
"Не портит ли ваш пар красот романтики морской?"
А я - ход поршня проверял, внушающий опаску,
Я в саже на спине лежал, уткнувшись носом в смазку...
Романтику ему подай! Проклятый первый класс! -
Да в чистых томиках издай. - А кто споет про нас?
Любовь и кровь, любовь и кровь - тошнит от перегара!
О Боже, нужен новый Бернс, чтоб создал Песню Пара!
А если наша кутерьма Певца не вдохновит,
Машина сможет и сама - ей правый путь открыт.
Басами поршни зазвучат, а помпы - чуть визгливо,
Эксцентрики заголосят и заскрежещут шкивы,
И передачи подадут свой глас в свой миг и час,
И вал - услышишь! - подпоет, в великий хор включась.
Вот это песня! В ней - напор, и слаженность, и сила.
Она машинный коридор мгновенно охватила.
И голоса наперебой - и все понятны мне -
Звучат на скорости любой и при любой волне.
От крышки люка до котла - единое стремленье.
Как зорька ясная, светла их Песнь Благодаренья. -
За что? - За то, что, их создав, Ты оказался прав.
За то, что щедр и величав, Ты, Боже, их создав.
Канон совместный - их и мой - в затверженном звучанье:
"Закон, Порядок, Служба, Долг, Надежность, Послушанье!"
Так их сработали навек, такую мысль внуша, -
Подумать может человек, что есть у них душа.
И пусть им жизнь дает не мать, а - плавка, ковка, сварка, -
Их невозможно не понять, когда вздыхают жарко!
Но никого не вразумил их голос никогда.
Семь тысяч лошадиных сил... О Господи, о да!
Я - пьян?.. Когда Ты создал мир, в начале было Слово, -
И не оно ль внушало нам, что создал образцово?
Когда бы так!.. Разобран был Тобою образец -
И Сборщик к делу приступил. Но Сборщик сам - Творец!
Механик и мастеровой, порой - простой трудяга,
Он соберет, о Боже, Твой Ковчег Добра и Блага!
Не мне судить, хорош иль плох он будет на плаву.
Но я - хвала Тебе - тружусь. Хвала Тебе - живу!
Судить положено не мне. Судить - Твоя затея.
Судить, прощать... Эй вы, не спать! На задний ход скорее!
Откуда лоцман в этот час? Ах, час уже такой...
Я верю в Первородный Грех и в Вышний Промысл Твой -
И потому-то... _Фергюсон, твоя жена влетела
Нам этой ночью в пару тонн угля... Живей за дело!_
ПЕРВАЯ ПЕСНЯ
Перевод М. Фромана
Женщину в мраке ночном выкрал я в жены -
Не дал познать мне ее стан всполошенный:
Бросилось племя, грозя мукой и кровью,
Но ее смех мне зажег сердце любовью.
Мчались мы с ней сквозь леса в сумрак беззвездный,
Но задержал нас поток, бурный и грозный,
Сыном Морей мы зовем гневного стража,
В страхе мы ждали конца, - вор и покража.
Встал я на бой, но она с легкостью зверя
Спрыгнула вниз на бревно, вросшее в берег,
Шкуры свои приподняв, словно ветрила,
Бога Ветров защитить громко просила.
И, как живое, бревно (Бог, Ты над нами!)
На середину реки выплыло с нами.
Следом, звеня, топоров туча летела,
Я трепетал, но она радостно пела.
Скрылась земля вдалеке, - как покрывало,
Синяя мгла над водой нас укрывала.
Тихо все было кругом. Вдруг, нарастая,
Свет запылал в глубине, мглу рассекая.
Прыгнул Он кверху и встал в синем просторе, -
То Властелином взошло Солнце простое
И, ослепив нам глаза, в невероятный
Мир растворило Врата, в Мир необъятный.
Видели мы (и живем!) Пламень Священный,
Но приказали бревну Боги Вселенной
К берегу плыть, где стоял, злобой объятый,
Вражеский стан, но теперь - мы были святы!
В прахе валялся, дрожа, враг пораженный ,
Пали пред нами мужи, дети и жены,
Плотно руками прикрыв в ужасе лица,
И мы ступали по ним - пророк и жрица!
ЭСКАДРЕННЫЕ МИНОНОСЦЫ
Перевод А. Оношкович-Яцына
_Мощь шести тысяч лошадей
Во имя одного,
Строй уходящих кораблей -
Гнев, двигатель всего:
Мощь полосатых тел тиха,
Путей их не постичь,
Ждут Смерть, как Девы - жениха,
Искатели Добыч!_
Смешались небо и волна,
И гасит дождь лучи,
И помогает зыбь, мрачна,
Всем подвигам в ночи.
Огнями мысы не зажглись,
И банки не видны,
Мы безнадежно отдались
Слепой игре войны.
Ближе снопы лучей, и знай -
Враг показал лицо;
Яснее слышен пушек лай,
Смыкается кольцо.
Прямо в капкан дорога им,
Порт не увидят свой.
Спокойно! - можешь считать своим
Прикрытие и конвой.
Незримы, мы следим, как шлют,
Где отмели одни,
Где глубина всего один фут,
Тревожный свет они.
Опасность ждет не тут, не тут!
(О сокол среди мглы!)
И только чайки подадут
Сигнал с ночной скалы.
Итак - еще далек покой,
Канал не ваш пока!
Сирены слушай дикий вой -
Ведь это смерть близка!
Взгляни на авангард, и страх
Подскажет в тишине:
Недвижный остов на волнах
И мачты все в огне.
Пробоина! Глухой удар
Карающ и незрим,
Переходящий в пену пар,
пена. легка как дым,
Дым, заслонивший глубину,
Чья пасть добычу жрет,
И, нефтью запятнав волну,
Исчез водоворот.
На зыбких водах темный след -
Злодей исчез средь тьмы, -
Орудий хлопотливый бред
По носу и с кормы!
Бьет ужас среди мачт в воде,
О помощи моля,
Безумный страх знаком звезде
По борту корабля.
Покуда в дыме все слилось,
И страхом все полны,
Пронзай лучами их насквозь -
Киты ослеплены!
Привет тому, кто уцелел!
Погибшему - венец!
Назначен каждому удел,
И Бог за всех. _Конец!
Мощь шести тысяч лошадей
Над ними власть одна,
Рука, ведущая везде,
Гнев, им рука сильна;
Гром, павший средь полночных вод,
И моря горький клич;
Кипящий след, безумный ход -
Искатели Добыч!_
ПОЛУБАЛЛАДА О ВАТЕРФАЛЕ
(Младшие офицеры, сопровождающие военнопленных)
Перевод Р. Дубровкина
Когда я собственной рукой
Ключ повернул в замке, когда
Я в трюме запер груз людской,
Смолчать мне стоило труда.
Нет справедливее суда,
Но тюрьмы я в душе кляну
С тех пор, как в пекле Ватерфаля
Узнал, что значит быть в плену.
С прожекторами над рекой,
За проволокой в два ряда,
Обритые, мы день-деньской
Слонялись в зной и холода,
Не в силах превозмочь стыда
За неудачную войну, -
Вот так я в клетке Ватерфаля
Узнал, что значит быть в плену.
Их ждет тяжелый путь морской,
Чужие страны, города,
Но не барак, не воровской
Плевок, не часовых вражда.
Порядка власть у нас тверда, -
Я унижать их не начну:
Я за решеткой Ватерфаля
Узнал, что значит быть в плену.
Они подружатся с тоской
На бесконечные года,
Ночей убийственный покой
Им станет адом навсегда.
За них (скажите только: да!)
Я золото внесу в казну. -
Я в преисподней Ватерфаля
Узнал, что значит быть в плену.
АРФЫ ДАТСКИХ ЖЕНЩИН
Перевод Р.Дубровкина
Не жены радуют вас, а вдовы:
Вы бросить дом и очаг готовы,
Уйти к Разлучнице в край ледовый.
Ей муж прохожего не дороже,
Она вам стелит одно и то же
Под бледным солнцем пустое ложе.
Прибой вас бьет, по камням таская,
Не руки белые, а морская
Трава обнимет, не отпуская.
Но стоит зимним кострам потухнуть,
Фиордам вскрыться, торосам рухнуть,
И почкам чахлых берез набухнуть,
Как вы пьяны предвкушеньем крови,
Забыв и думать об отчем крове,
Забросив стойло и хлев коровий;
Что вам веселье за мирной чашей! -
Оно побоищ для вас не краше:
По веслам руки скучают ваши.
В ладьях уйдете вы остроносых,
А мы под сводом небес белесых
Вас ждать останемся на утесах.
Нет, вам не жены нужны, а вдовы,
Вы бросить дом и очаг готовы,
Уйти к Разлучнице в край ледовый.
ПРОРОК В СВОЕМ ОТЕЧЕСТВЕ
Перевод М. Бородицкой
Если впрямь ты пророк - честь тебе и хвала!
Прослывешь повсеместно ты важною шишкой -
Кроме лишь одного небольшого села,
Где рожден ты и где тебя помнят мальчишкой.
И пока обличитель обидчив и юн,
В дневнике своем пишет он горькие строки:
Что в глазах земляков он всего лишь хвастун...
Но пророкам на пользу такие уроки.
Всех богатств ниневийских, развеянных в дым,
Всех раздумий во чреве кита и во храме
СтОит тот городок, где соседям твоим
Дела нет, с какими ты знался царями.
Кем бы ты ни прослыл - только в отчем краю
Узнаёшь настоящую цену свою.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ОСТРОВА СВ. ЕЛЕНЫ
Перевод А. Глебовской
"Далёко ль до Елены от светлых детских лет?"
Зачем блуждать в тех далях, что помнятся едва.
Ах, мама, кликни сына, спаси весь мир от бед.
_(Кто думает про зиму, пока шумит листва?)_
"Далёко ль до Елены от уличных боев?"
Нет времени ответить - наполнен смертью мрак.
В Париже - барабаны, в Париже - пушек рев.
_(За первым неизменно грядет последний шаг!)_
"Далёко ль до Елены от Праценских высот?"
Не спрашивай - не слышно, вокруг орудий гром.
Того, кто рвется к цели, успех не обойдет.
_(Паденье будет быстрым,, коль быстрым, был подъем!)_
"Далёко ль до Елены от царского венца?"
Слепят лучи Короны - не размежить мне век.
Вступает Император под гулкий свод дворца.
_(За ясною погодой подчас приходит снег!)_
"Далёко ль до Елены от мыса Трафальгар?"
О, долог путь, так долог - мне десять лет идти
К закату на Елене, что так багров и яр.
_(Не можешь кончить дела - бросай на полпути!)_
"Далёко ль до Елены от льда Березины?"
Нелегкий путь, недобрый, и трескается лед.
Тому, кто сам все знает, советы не нужны.
_(Есть только путь обратно, где нет пути вперед!)_
"Далёко ль до Елены от поля Ватерлоо?"
Так явствен путь, так ясен - корабль ждет давно.
Приют для тех, которым в конце не повезло.
_(Узнать, в чем прелесть утра, лишь вечером, дано!)_
"Далёко ль от Елены до Врат на Небеса?"
О, путь туда неведом, неведом искони.
Скрести привычно руки, закрой, дитя, глаза
И, наигравшись вдоволь, спокойным сном усни!
СЛАВА САДА
Перевод А. Оношкович-Яцына
Британия - чудесный сад, где множество цветов,
Газонов, кустиков, аллей, лужаек и мостков,
Павлины в нем красуются средь статуй и террас,
Но Слава Сада все ж не в том, что восхищает глаз.
У красной стенки, где густых зеленых лавров лес,
Сарай с садовой утварью - вот сердце всех чудес:
Оранжереи, парники, гора навоза, пруд,
Тележки. тачки и горшки, - вы все найдете тут.
Садовники с подручными проводят тут все дни
И делают, что сказано, без всякой суетни;
Во время сева криком птиц мы отгонять должны,
А Славе Сада ни слова, ни крики не нужны.
Иной за розами следит, иной растит пион,
Иной способен погубить и крошечный бутон;
Зато посыплет он песок, газоны подстрижет,
Потому что Слава Сада всех с собою увлечет.
Британия - наш сад, его не создадите вы,
Вздыхая "Ах, как хорошо!" - и скрывшись в тень листвы,
Покуда те, что лучше нас, всю жизнь отдав труду,
Скоблят обеденным ножом на клумбах лебеду.
Такой тупой нет головы и ног, что так тонки,
Такого сердца слабого, столь немощной руки,
Чтоб не нашлось бы им в Саду каких-нибудь работ,
Потому что Слава Сада всех нас вознесет.
Берись же веселей за труд с надеждою великой,
Снимай с растений слизняков, ходи за земляникой;
Когда же заболит спина и вздуются мозоли,
Слава Сада не оставит и тебя без доли.
Садовником был сам Адам, и Бог хотел, чтоб он
В саду трудился целый день, коленопреклонен.
Когда работу кончишь, помойся, и тогда
Помолись, чтоб Слава Сада не минула никогда!
_И увидишь - Слава Сада не минует никогда!_
МАРШ ШПИОНОВ
Перевод А. Оношкович-Яцына
"События развиваются полным ходом... от темпа нашей смертности стало бы тошно
самому Наполеону... Доктор М. умер на прошлой неделе, а Ц. - в понедельник, но
нам послали еще одну партию лекарств... Мы, по-видимому, совершенно не в
состоянии положить этому конец... Деревни в страшной панике... В некоторых
местах ни одной живой души... Но. во всяком случае, приобретенный опыт может
принести пользу, и я продолжаю по сей день писать записки на случай каких-либо
событий... Смерть - странный товарищ для постоянного общения".
(Из частного письма из Манчжурии.)
Нет вождей, чтоб вести нас к славе, мы без них на врага наступаем,
Каждый свой долг выполняет сам, не слыша чужого шага,
Нет трубы, чтоб сзывать батальоны, без трубы мы ряды смыкаем,
От края земли и до края земли - во имя Желтого флага!
_ Становись! Становись! Становись!_
Не там, где летит эскадрон,
Не там, где ряды штыков,
Не там, где снарядов стон
Пролетает над цепью стрелков,
Не там, где раны страшны.
Где нации смерти ждут,
В частной игре войны, -
Место шпиона не тут.
Державы, Князья и Троны! Важнее труд шпиона -
Место шпиона не тут!
Мы для других услуг,
Мы знамя несем в чехле,
Нам черед - коль Смерть разбушуется вдруг
На фронте по всей земле.
Смерть - наш Генерал.
Желтый флаг вознесен,
Каждый на пост свой стал,
И на месте своем шпион.
Где чума распростерла тени над множеством царств и владений, -
Там за работу, шпион!
Редких выстрелов звук,
Похороны вдали,
Наши огонь открыли вдруг,
И трупы в траву легли.
В панике города,
Воздух сёл заражен,
Значит - война тогда
И за работу, шпион!
Народы, Страны, Цари, приказы свои говори,
Как должен работать шпион?
(Барабан) - _Мы ходим под страхом, шпион!_
"Пикет обойди кругом,
Чей облик он принял, открой,
Стал ли он комаром
Иль на реке мошкарой?
Сором, что всюду лежит,
Крысой, бегущей вон,
Плевком среди уличных плит -
Вот твое дело, шпион!"
(Барабан) - _Мы ходим под смертью, шпион!_
"Что он готовит и где?
Когда наступать решил?
На земле, в небесах, на воде?
Как обойти его тыл?
Если сжечь запасы еды,
Умрет ли от голода он?
Проникни в его ряды -
Вот твое дело, шпион!"
(Барабан) - _Берись за работу, шпион!_
"Он не хочет ли нас обмануть?
Не в засаде ли он сидит?
Что ему преградило путь?
Выжидает он иль разбит?
Не слышно его почему?
Не отступает ли он?
Узнай, проберись к нему!
Вот твое дело, шпион!"
(Барабан) - _Добудь нам ответ, шпион!_
"Подпруга с подпругой скачи,
Где Конь Блед летит без дорог,
Землю слушай в ночи,
Расскажи, что знает песок.
Дым нашей муки бел,
Где сожженный лег легион:
Что нам за дело до душ и тел?
Дай нам спасенье, шпион!"
В ХАДРАМАУТЕ
Перевод Р. Дубровкина
"В сердце у христианина, в разуме скудном
Вихри господствуют злые над безрассудным
Хаосом диких желаний, - разве что демон
Знает, зачем он смеется, плачет зачем он?
Он с головой непокрытой входит под крышу,
Лезет ко всем обниматься, - что тут я слышу! -
Не разуваясь, о доме спросит, о женах, -
Сроду не видел у белых глаз пристыженных.
Все по-другому в пустыне: в дом мой однажды
Путник ночной постучался, слабый от жажды.
Мести он ждал за убийство, - принял по-братски
Я беглеца, тут явил он нрав свой дурацкий.
Был он исчадьем гиены и обезьяны,
Квакал, как жаба в болоте, плакал, как пьяный,
И на лице простодушном, все до последней,
Мог прочитать я - не мысли - жалкие бредни!
Бороду перебирая, молча я слушал.
Видно, Аллах его разум страхом нарушил,
Видно, душе его мелкой трудно без криков:
Вскоре он ожил, запрыгав и зачирикав.
Все я стерпел, но не шутки сына Иблиса!
Вывел Бижли из конюшни, мяса дал, риса.
Гостя вином напоил я перед дорогой, -
Чувств мусульманских, пришелец, лучше не трогай!
Чуть он отъехал, я с саблей бросился следом.
И никому, кроме неба, стыд мой не ведом!"
ИЗ ГОРАЦИЯ
("Оды", кн. V, 3)
Перевод Р. Дубровкина
Один мудрец вещать готов
Об ароматных равновесьях:
Какой букет каких цветов
Теряет в смесях.
Другой мясистый ест бульон,
Венеру разлучив с любовью:
Здоровье поправляет он,
Вредя здоровью.
А третий вертит день за днем
Тщеславья жернов, сердце грея:
Умчать подальше бы на нем,
Да побыстрее.
Лишь я не тороплю коня,
Дабы, бескрылый иль крылатый,
В Брундизий он увез меня,
Прельстившись платой.
Огонь совсем других речей
Мне Пиндаром завещан славным,
К закату дня он горячей,
Когда о главном.
У очага, разнежен, слаб,
Я погружаюсь в размышленья,
И мой дворецкий (друг, но раб)
Несет поленья.
РОССИЯ - ПАЦИФИСТАМ. 1918
Перевод М. Гаспарова
Мир вам, мирные джентльмены, всех благ вам в конце концов!
Но бросьте ваши затеи - довольно плодить мертвецов!
Вылегли мертвые села, мертвые города...
Мир вам, мирные джентльмены, какая вам в том беда?
Заступ в землю по самый край -
Конец для страды людской!
Они не нашли на земле земли...
А кто еще на покой, господа,
В глубокий ров - на покой?
Мир вам, милые джентльмены, но ступайте7ка стороной!
Мы роем народу могилу с Англию величиной.
Была у него держава, и сила, и слава над ней...
Империя строилась триста лет и рухнула в триста дней!
Брызни бензином на смертный сруб -
О жизни покончен спор!
Пусть тронет тела дыханье тепла...
А кто еще на костер, господа,
На тот похоронный костер?
Мир вам, мудрые джентльмены, да будет ясен ваш день!
Пускай вам о нас не напомнят ни звук, ни след, ни тень,
Но только .звук рыданий, и только пожаров след,
И только тень народа, которого больше нет!
Крошку хлеба в голодный рот
В канун больших похорон!
Пусть терпят хлеб, как терпели гнет...
А кто еще на поклон, господа,
Еще на такой поклон?
Мир вам, добрые джентльмены, и удачи во всех делах!
Какая держава так быстро превращалась в пепел и прах?
Меж севом и урожаем - все дни и часы сочтены -
Ни куска, ни крова, ни веры, ни имени, ни страны!
Накинь рядно, опускай на дно,
Заровняй могилу дерном!
Не пытай судьбу, чей народ в гробу, -
А кто еще на слом, господа,
Кто следующий - на слом?
НЕБОКОПТИТЕЛЬ
Перевод Г. Кружкова
С первых дней, как ступил он на школьный порог,
Новичку, браня и грозя,
Велят поскорей заучить, как урок,
То, Чего Делать Нельзя.
Год за годом, с шести и до двадцати,
Надзирая любой его шаг,
Педагоги твердят, чтоб он вызубрил ряд
Вещей, Невозможных Никак.
(Средний пикт подобных запретов не знал,
Да, наверно, и знать не желал).
Для того-то - отнюдь не для пользы своей
Или даже пользы чужой -
Он томится от невыразимых вещей
Телом, умом и душой.
Хоть бы пикнул! Так нет же, доучившись в колледже,
Он пускается в свет, увозя
Высшее образованье - доскональное знанье
Того, Чего Делать Нельзя.
(Средний пикт был бы весьма удивлен,
Услыхав про такой закон).
По натуре - лентяй, по привычкам - старик,
Лишь к брюзжанью всегда готов,
Человека оценивать он привык
По расцветке его носков.
Что же странного в том, что он мыслит с трудом
И всему непривычному враг,
Если он абсолютно осведомлен
О Вещах, Невозможных Никак?
(Средний пикт потому-то ему и дает
Сотню очков вперед).
---------------------------------------------------------------------------