Редьярд КИПЛИНГ
ОДИН ИЗ ВЗГЛЯДОВ НА ВОПРОС
Перевод М.Клягиной-Кондратьевой
Rudyard KIPLING. One View of the Question (1890)
OCR & spell-check by Petro Gulak (2008)
_От Шафизуллы-Хана, сына Хаятуллы-Хана, состоящего на почтенной
службе у ею высочества рао-сахиба Джагесара (каковое княжество лежит у
северных границ Индостана) и адъютанта его высочества, к кази
Ажамал-уд-Дину, сыну кази Феришт-уд-Дин-Хана, состоящему на службе у
рао-сахиба, министру, весьма почитаемому. Из дома, именуемого
Нортбрук-клуб, в городе Лондоне, под сенью императрицы писано._
Между братом и избранным братом не должно быть долгих уверений в
любви и искренности. Неприкосновенное сердце говорит сердцу, и голова
отвечает за все. Слава и честь да пребудут на доме твоем до скончания
веков, и да получишь ты шатер в селениях райских.
Брат мой, касательно того, зачем я был послан, следует отчет. Я купил
для рао-сахиба предметы, которые он наиболее желал, и уже уплатил за них
по шестидесяти фунтов от каждой сотни их стоимости. А именно: двух крупных
тигровых собак бурой масти - кобеля и суку; родословные их записаны на
бумаге, и серебряные ошейники украшают их шеи. Для вящего удовольствия
рао-сахиба отправляю их незамедлительно на пароходе под охраной человека,
который сдаст их в Бомбее тамошним банкирам. Это наилучшие из здешних
собак. Ружей я купил пять: два с ложами, выложенными серебром, и золотыми
выпуклыми завитками на курках, оба - двуствольные, с сильным боем, в
футлярах из бархата и сафьяна; затем три ружья несравненной работы, но
лишенные украшений: духовое ружье, бьющее четырнадцать раз, оно пригодится
рао-сахибу для охоты на кабанов; двуствольную винтовку для охоты на тигров
- чудо мастерства; наконец, дробовик для ппернатой дичи не тяжелее перышка;
к нему зеленых и синих патронов по тысяче. Еще маленькое ружье для охоты
на черных антилоп, которое, однако, способно убить человека на расстоянии
в четыреста шагов. Сбруя с золотыми султанами для выезда рао-сахиба еще не
готова: подбить кожу красным бархатом оказалось затруднительным; но сбруя
парной упряжки и большое седло с золотыми стременами, предназначенное для
парадов, пересыпаны камфарой, упакованы в жестяной ящик, и я запечатал его
своим перстнем. О шкатулке мерейчатой кожи для женских туалетных
принадлежностей и щипцов для завивки волос и бороды, о благовониях и
щелках и обо всем, чего желали женщины, сидящие за занавесками, я не имею
сведений. Эти предметы требуют длительного изготовления, а тисненные
золотом колокольчики, клобучки и путла для соколов также долго
задерживаются. Прочти сие ушам рао-сахиба и замолви слово о моем усердии и
прилежании, дабы милость не была уничтожена отсутствием, и следи
бдительным оком за этим щутовским беззубым псом Бахадур-Шахом, ибо,
опираясь на твою поддержку и слово и на совершенное мною в отношении
ружей, я добиваюсь, как ты знаешь, командования войском Джагесара. Тот,
бессовестный, также желает этого, и я слышал, что рао-сахиб склоняется на
его сторону. Или вы покончили с питьем вина в доме вашем, брат мой, или
Бахадур-Шах отрекся от хмельного? Я не стремлюсь к тому, чтобы пьянство
его погубило, но надлежаще составленный напиток ведет к безумию.
Поразмысли.
А теперь касательно этой страны сахибов следует то, о чем ты
спрашивал. Бог свидетель, что я пытался понять все виденное и кое-что из
слышанного. Слова мои и намерения стремятся к истине, однако возможно, что
я пишу не что иное, как ложь.
С тех пор как первоначальное изумление и смущение прошли - сначала мы
замечаем драгоценные камни на сводах и лишь позднее грязь на полу, - я
вижу ясно, что этот город Лондон (который так же обширен, как весь
Джагесар) проклят, ибо он темен и нечист, лишен солнца и кишит
низкорожденными, кои вечно пьяны и воют на улицах, как шакалы, - мужчины и
женщины вместе. Когда наступает ночь, несчастные тысячи женщин имеют
обыкновение выходить на улицы и бродить по ним, крича, насмехаясь и требуя
хмельного. В час этого натиска главы семейств имеют обыкновение вести
своих жен и детей в театры и места увеселений. Так, злые и добрые вместе
возвращаются по домам, подобно коровам, бредущим на закате с водопоя.
Нигде во всем мире не видел я никогда зрелища, похожего на это зрелище, и
сомневаюсь, чтобы подобное оному оказалось по сю сторону врат адовых. Что
касается тайны их ремесла, то оно весьма древнее, но главы семейств
собираются толпами - мужчины и женщины вместе - и громко кричат своему
Богу, что ремесло это не существует, а снаружи упомянутые женщины стучатся
в двери. Больше того, в день, когда люди ходят на молитву, питейные
заведения открываются только после закрытия мечетей, все равно как если бы
реку Джамну запруживали только по пятницам. Поэтому мужчины и женщины,
будучи вынужденными удовлетворять свои вожделения в течение более
короткого времени, тем неистовей напиваются и вместе валятся в канавы. На
них глядят те, что идут молиться. Далее, как явный знак того, что место
это забыто Богом, в некие дни здесь, без всякого предвестия, наступает
холодный мрак, вследствие чего свет солнца полностью отсекается от города,
и люди мужского и женского пола, и возницы повозок движутся ощупью в этой
преисподней, в самый полдень, не видя друг друга. Поскольку воздух полон
адского дыма - серы и смолы, как сказано в Писании, - люди умирают быстро
от удушья и погребают их во мраке. Это ужас, не поддающийся описанию, но,
клянусь головой, я пишу о том, что видел.
Неправда, что сахибы поклоняются единому Богу, как это делаем мы,
правоверные, или что различия в их верованиях подобны разногласиям между
шиитами и суннитами. Я воин, а не дервиш и, как тебе известно, столько же
дорожу шиитами, сколько суннитами. Но я беседовал со многими людьми о
природе их богов. Один из них - глава Мухт и Фаудж [Армия Спасения. (Прим.
автора.)], и ему поклоняются люди в кроваво-красных одеяниях; они вопят и
теряют разум. Другой - изображение, перед которым они возжигают свечи и
курят ладаном в точно таком же здании, какое я видел, когда приехал в
Рангун, чтобы закупить бирманских пони для рао-сахиба. А у третьего -
голые алтари, обращенные к великому сборищу покойников. Ему они
преимущественно поют; а для других имеется женщина, которая была матерью
великого пророка, жившего раньше Мухаммеда. Простой народ не имеет бога,
но чтит тех, которые беседуют с ним, вися на уличных фонарях. Более мудрые
люди боготворят самих себя и те вещи, которые сами же создали своими
устами и руками, и это явление встречается особенно часто среди бесплодных
женщин, коих множество. Мужчины и женщины имеют обыкновение создавать себе
бога, соответствующего их желаниям, для чего они щиплют и разминают
мягчайшую глину своей мысли и превращают ее в надлежащий слепок своих
вожделений. Так, каждый снабжен божком по своему вкусу, и этот божок
слегка изменяется, если желудок человека не в порядке или здоровье
испортилось. Ты не поверишь этому рассказу, брат мой. И я не поверил,
когда впервые о том услышал, но теперь это для меня ничто. Настолько нога
странствий вышла из стремени доверия.
Но ты скажешь: "Что нам за дело, чья борода длиннее - Ах-мадова или
Махмудова? Сообщи, что можешь, об исполнении желания". О, если бы ты был
здесь, дабы беседовать со мной лицом к лицу и бродить со мной и поучаться!
Для этих людей вопрос о том, сходны ли между собой бороды Ахмада и
Махмуда или разнятся хотя бы на один волос, так же важен, как небо и ад.
Знаком ли тебе их способ управления государством? Он сводится к
следующему. Некоторые люди по собственному почину ходят и беседуют с
низкорожденными - крестьянами, кожевниками, торговцами платьем и
женщинами, - говоря; "Милостью вашей дайте нам позволение говорить за вас
в совете". Заручившись таким позволением при помощи широких обещаний, они
возвращаются в здание совета, заседают безоружные, человек шестьсот
вместе, и говорят наобум каждый за себя и за свою собственную кучку
низкорожденных. _Вазиры_ и _диваны_ императрицы постоянно вынуждены
выпрашивать у них денег, ибо, если большая часть этих шестисот не проявит
единодушия касательно расходования доходов, по всей стране нельзя будет ни
коня подковать, ни ружья зарядить, ни человека обмундировать. Помни об
этом беспрестанно. Эти шестьсот - выше императрицы, выше вице-короля
Индии, выше главнокомандующего и всякой другой власти, которую ты
когда-либо знал. _Ибо они распоряжаются доходными статьями._
Они делятся на две шайки, и одна постоянно обливает грязью другую и
подстрекает низкорожденных бунтовать против всего того, что другая шайка
измыслит в области управления. Хотя они не вооружены и потому обзывают
друг друга лжецами, собаками и ублюдками без всякого страха, даже под
сенью трона императрицы, они ведут друг с другом войну, которой нет конца.
Они ставят ложь против лжи, пока низкорожденные и простой народ не
опьяняются ложью и в свою очередь не принимаются лгать и отказываться от
уплаты налогов. Далее, они делят своих женщин на отряды и с желтыми
цветами в руках посылают их в этот бой, а поскольку убеждения женщины суть
не что иное, как убеждения ее возлюбленного, лишенные рассудительности, то
к ним добавляется множество безумных слов. Хорошо сказала рабыня Мамуну на
усладительных страницах Сына Абдуллы:
Сразит мгновенно меч, и гнет
Дыханье медленно убьет.
Если им что-либо нравится, они заявляют, что это истина. Если не
нравится, хотя бы то была сама смерть, они громко кричат: "Этого никогда
не было!" Итак, речи их - речи младенцев, и, подобно младенцам, они
хватаются за то, к чему вожделеют, не разбирая, принадлежит ли оно им или
ближнему. И в советах их, когда войско неразумия попадает в ущелье разлада
и с обеих сторон уже не хватает речей, они, разделившись, считают головы,
и желание той стороны, где число голов больше, становится законом. Но
численно превзойденная сторона поспешно бежит к простому народу и
подстрекает его топтать этот закон и убивать исполнителей его. За этим
следует резня безоружных людей по ночам, и убой скота, и оскорбление
женщин. Женщинам они носов не режут, но стригут им волосы и царапают кожу
их булавками. Затем эти бессовестные члены совета встают перед судьями и,
обтирая себе губы, произносят клятвы. Они говорят: "Как перед Богом, мы не
заслуживаем порицания. Разве мы говорили: подними этот камень с дороги и
убей того человека, а не этого?" Итак, голов им не отрубают, ибо они
сказали только: "Вот камни, а там человек, послушный закону, который не
есть закон, ибо мы не хотим его". Доведи это до ушей рао-сахиба и спроси
его, помнит ли он то время, когда манглотские старшины отказались вносить
налоги не потому, что не в силах были их уплатить, а потому, что считали
обложение чрезмерным. Я и ты - мы одновременно выехали на место с
войсками, и черные пики разворошили солому на крышах, так что почти не
было нужды в стрельбе, и ни одного человека не убили. Но эта страна
находится в состоянии тайной войны и скрытой резни. За пять лет мира они в
собственных своих пределах убили большее число своих сородичей, чем их
могло бы пасть, будь шар раздора предоставлен молотку войска. Однако
надежды на мир не предвидится, ибо вскоре стороны разделяются снова,
вследствие чего убивают еще большее число людей безоружных и работающих на
полях. Надлежит рассказать о лучшем предмете, приводящем к исполнению
желания. Прочти нижеследующее, освежив разум сном. Пишу, как разумею.
Важнее этой бесчестной войны нечто такое, что мне трудно изложить
письменно, ибо, как ты знаешь, я неискусно владею пером. Я поеду на коне
неспособности вдоль стены выражения мыслей. Тут земля, лежащая под ногами,
будучи слишком усердно возделываема человеком, испорчена и прокисла
подобно тому, как пастбище прокисает под скотом; и воздух также испорчен.
В этом городе они, если можно так выразиться, наложили на землю зловонные
доски хлева, а через эти доски между тысячами тысяч домов проступает
прогорклая мокрота земли, испаряясь в отяжелевший воздух, который
возвращает ее на ее месторождение, ибо дым от кухонных очагов задерживает
все внутри, как крышка горшка задерживает соки баранины. Подобно этому,
все люди, и особенно те шестьсот человек, которые говорят речи, подвержены
бледной немочи. Ни зима, ни осень не ослабляют этого недуга души. Я
наблюдал его среди женщин нашей родины и мальчиков, еще не приученных к
мечу, но никогда не видел, чтобы он распространился так сильно, как здесь.
Благодаря странному влиянию этого недуга народ, потеряв честь и стойкость,
сомневается во всякой власти, но не так, как сомневаются мужи, а как
девчонки, которые хнычут, щиплют людей за спину, когда к ним повернутся
спиной, и строят рожи. Если кто-либо закричит на улице: "Совершена
несправедливость!", они не ведут его подавать жалобу кому следует; но все
проходящие мимо пьют его слова, с криками бегут к дому обвиненного и пишут
злобные слова о нем, о его жене и его дочерях; ибо они не заботятся о
вескости улик, но поступают как женщины. И одной рукой они бьют своих
полицейских, охраняющих их улицы, другой бьют полицейских за то, что те
обижаются на такое избиение и берут с них пеню. Когда они во всех
отношениях наплевали на государство, они взывают к государству о помощи, и
она дается им, так что в следующий раз они будут взывать еще громче.
Угнетаемые буйствуют на улицах, неся знамена, на изготовление которых
потрачено четыре рабочих дня и недельный заработок. И когда ни пешему, ни
конному не пройти, они удовлетворены. Другие, получающие жалованье,
отказываются работать, пока им не дадут прибавки, и им помогают
священнослужители, а также люди из числа шестисот, ибо туда, где начался
мятеж, эти люди налетают, как коршуны на павшего вола, - и
священнослужители, краснобаи и прочие люди сообща заявляют, что это
правильно, ибо если одни не хотят работать, то другие также не должны.
Таким образом, они создали такую путаницу в погрузке и выгрузке судов,
приходящих в этот город, что, отсылая ружья и сбрую рао-сахибу, я счел за
лучшее послать ящики поездом на другой корабль, отходивший из другого
места. В настоящее время нет уверенности, что посланное дойдет. Но кто
оскорбляет купцов, тот закрывает двери благосостояния перед городом и
войском. И ты знаешь, что изрек Саади:
Купец не пойдет на Запад к вам,
Узнав, что мятеж разгорелся там.
Ни один человек не может сдержать своих обещаний, ибо он не может
сказать, как поступят его подчиненные. Они поставили слугу выше господина
потому именно, что он слуга, не признавая, что все равны перед Богом, если
каждый исполняет назначенную ему работу. Это обстоятельство следует
сохранить в сундуке разума.
Далее, бедственное положение и негодование простого народа, от
которого самое лоно земли утомилось, наложили такой отпечаток на умы
некоторых людей, никогда не спавших среди опасностей и не видевших лезвия
меча над головами толпы, что они провозглашают: "Давайте разрушим все, что
существует, и будем работать голыми руками". От такого занятия руки их
загноятся при втором же ударе, и я видел, что, несмотря на все их
беспокойство о страданиях ближнего, они ни в малейшей степени не
отказываются от легкой жизни. Не понимая простого народа и даже людского
ума вообще, они предлагают пустым желудкам крепкий напиток слов, который
пьют сами, и это вино порождает опьянение души. Отчаявшиеся люди, числом
во много тысяч, стоят целый день напролет у дверей питейных заведений.
Доброжелательные лица со скудной сообразительностью помогают им словами
или жалкими попытками обучить их в школах, чтобы сделать из них
ремесленников, ткачей или строителей, которых больше, чем требуется. Но у
них не хватает мудрости взглянуть на руки обучаемых, ибо ремесло человека
и отца его начертано на его руках Богом и необходимостью. Они верят, что
сын пьяницы будет прямо держать резец, а возчик сумеет штукатурить. Они не
задумываются над распределением милостыни, а сие подобно сжатым пальцам
ладони, черпающей воду. Поэтому бревна великого войска плывут,
неотесанные, по трясине улицы. Если бы правительство, которое правит
нынче, а завтра сменится другим, потратило на этих отчаявшихся людей хоть
немного денег, чтобы обмундировать их и снарядить, я не стал бы писать
того, что написал. Но эти люди презирают военное дело и довольствуются
памятью о прежних битвах; женщины и болтающие мужчины поддерживают их.
Ты скажешь: "К чему беспрестанно говорить о женщинах и дураках?"
Отвечу, поклявшись именем Бога - ваятеля сердец, что дураки заседают среди
этих шестисот и женщины правят их советами. Помнишь ли ты о приказе,
дошедшем до нас из-за морей и опустошившем войска англичан, стоявшие у
нас, так что солдаты болели сотнями там, где раньше заболевали только
десятки? Это было делом всего только двадцати мужчин и около пятидесяти
бесплодных женщин. Я видел трех или четырех из них мужского и женского
пола, и они открыто торжествуют во имя своего Бога потому, что трех полков
белого войска не существует больше. Нам это выгодно, ибо меч, запятнанный
ржавчиной, ломается над тюрбаном врага. Но если они таким образом теряют
свою собственную плоть и кровь, когда безумие их еще не дошло до высшего
уровня, что же они будут делать, когда луна станет полной?
Поняв, что власть находится в руках этих шестисот, а не в руках
вице-короля или кого-либо другого, я в течение своего пребывания здесь
искал общества тех, которые говорят больше всего и всего глупее. Они
руководят простым народом и из его рук получают позволение действовать.
Некоторые люди - их почти столько же, сколько тех, кто опустошил
английскую армию, - желают, чтобы наши области и народ теперь же в
точности стали походить на английские. Да не допустит этого Господь,
презирающий безумие! Я сам служу для них зрелищем, и о нас и наших обычаях
они ничего не знают. Одни называют меня индуистом, другие _раджпутом_ и в
невежестве своем обращаются ко мне на языке рабов, в выражениях
величайшего неуважения. Некоторые из них высокого рода, но большинство
низкорожденны, имеют грубую кожу, машут руками, крикливы, лишены
достоинства, распущенны на язык хитроглазы и, как я уже сказал, колеблемы
ветром от женского плаща.
Теперь расскажу о том, что было два дня назад. Собралось общество за
трапезой, и одна крикливая женщина заговорила со мной перед лицом мужчин о
положении наших женщин. Невежество превращало каждое слово ее в отточенное
оскорбление. Помня об этом, я сдерживался, пока она не провозгласила новый
закон насчет наблюдения за нашими _зананами_ и всеми, кто живет за
занавесками.
Тогда я молвил: "О несчастнейшая из женщин, доводилось ли тебе
когда-нибудь чувствовать, как жизнь трепещет у тебя под сердцем, и
прикладывать к грудям твоим маленького сына?" Она на это пылко и с диким
взором: "Нет, ибо я свободная женщина, а не рабыня младенцев". Тогда я,
мягко: "Да будет милостив к тебе Господь, сестра моя, ибо ты пребываешь в
более тяжком рабстве, чем любой невольник, и лучшая половина земли скрыта
от тебя. Первые десять лет жизни человека принадлежат его матери, а от
сумерек до рассвета жена безусловно главенствует над мужем. Хорошо ли
одиноко стоять в часы пробуждения, когда мужчины уезжают вдаль и им не
мешают руки твои, уцепившиеся за повод?" Тогда она изумилась тому, что
язычник может так говорить. А ведь она - женщина, почитаемая среди этих
людей, и открыто заявляет, что не исповедует никакой веры. Доведи это до
ушей рао-сахиба и спроси, как бы он поступил со мной, приведи я такую
женщину для его надобностей. Это вышло бы еще хуже, чем с той рожденной в
пустыне желтой девчонкой из Кача, которая на потеху себе заставляла
девушек драться и туфлей отшлепала молодого принца по губам. Ты помнишь?
Поистине источник власти загнил от долгой неподвижности. Эти мужчины
и женщины готовы всю Индию превратить в навозную лепешку и охотно оставят
на ней отпечатки своих пальцев. А они обладают властью и правом
распоряжаться доходными статьями, и вот почему я так подробно их описываю.
_У них власть над всей Индией._ Они ничего не понимают в том, о чем
говорят, ибо душа низкорожденного ограничена его полем, и он не осознает
связи вещей от полюса до полюса. Они открыто хвастаются, что вице-король и
прочие люди - их слуги. Когда хозяева безумны, как поступать слугам?
Иные считают, что всякая война есть грех, а смерть - величайший ужас
в этом мире. Другие, подобно Пророку, заявляют, что пьянство - зло, и
этому учению улицы представляют очевидное доказательство; имеются и
другие, по преимуществу низкорожденные, которые утверждают, что всякая
власть дурна, а владычество меча проклято. Эти горячо говорили со мною,
как бы извиняясь за то, что сородичи их владеют Индостаном, и выражали
надежду, что когда-нибудь англичане оттуда уйдут. Хорошо зная породу белых
людей, живущих в наших пределах, я чуть не расхохотался, но воздержался от
этого, вспомнив, что говорящие это имеют власть при счете голов. Другие же
поднимают громкий крик против того, что правительство сахибов облагает
налогами Индостан. С этим я соглашался, вспоминая о ежегодных
неприятностях рао-сахиба, когда тюрбаны солдат виднеются среди погибшего
урожая и запястья женщин попадают в тигель. Но я неспособен к красноречию.
Этим должны заниматься бенгальцы - горные ослы, ревущие по-восточному, -
_махраты_ из Пуны и им подобные. Они вращаются среди дураков, выдают себя
за сыновей почтенных людей, будучи, как тебе известно, учениками нищих,
отпрысками зерноторговцев, кожевников, продавцов бутылок и ростовщиков.
Что касается нас, джагесарцев, мы должны быть друзьями англичан, которые
завоевали нас мечом и, завоевав, оставляют нас в покое, обеспечив нам
преемственность династии рао-сахиба навеки. Но эти низкорожденные,
овладевшие наукой по милости правительства, облаченные в английское
платье, отрекающиеся от веры отцов своих ради наживы, сеют раздор и
выступают против правительства и по тому самому весьма дороги некоторым из
шестисот. Я слышал, как эти скоты говорили, словно они владетельные князья
и народные правители, и я смеялся; но не от души.
Случилось однажды, что сын какого-то мешка с зерном сидел со мною за
трапезой; одежда и речь его были подобны английским. С каждым глотком он
отрекался от соли, которую ел; мужчины и женщины хлопали ему в ладоши.
Когда, лукаво искажая истину, он преувеличил угнетение и сочинил
несказанные обиды, попутно отрекшись от своих толстобрюхих богов, он, от
имени своего народа, потребовал управления всей нашей страной и,
обернувшись, положил мне на плечо ладонь, говоря: "Вот человек, который с
нами, хотя он исповедует другую веру; он подтвердит мои слова". Это он
произнес по-английски и, так сказать, выставил меня напоказ перед всем
обществом. Сохраняя на лице улыбку, я ответил на нашем родном языке:
"Убери эту руку, человек, не имевший отца, иначе ни безумие этих людей не
спасет тебя, ни молчание мое не сбережет твоей чести. Отодвинься, скот!" А
на их языке я сказал: "Он говорит правду. Когда милость и мудрость
англичан позволят нам принять несколько большее участие в тяготах и
наградах, мусульмане согласятся иметь дело с индуистами". Он один видел,
что у меня на сердце. Я был снисходителен к нему ибо он способствовал
исполнению наших желаний. Но запомни, что отец его - некий
Дурга-Чаран-Лаха из Калькутты. Наложи свою ладонь на его плечо, если
когда-либо к тому представится случай. Не годится, чтобы продавцы бутылок
и оценщики лапали сыновей принцев. Я иногда показываюсь вместе с этим
человеком дабы весь их мир знал, что индуисты и мусульмане заодно, но,
когда мы попадаем в безлюдные улицы, я приказываю ему идти сзади меня; и
это уже много чести.
О, зачем я вкушал грязь?
Именно таким, брат мой, кажется все это моей душе, которая чуть не
лопнула, размышляя о сих предметах. Бенгальцы и учившиеся у нищих люди
отлично знают, что власть сахибов исходит не от вице-короля и не от
главнокомандующего армии, но от тех шестисот, что живут в этом городе, и
особенно от тех, которые больше всего говорят. Поэтому они с каждым годом
все больше и больше будут искать покровительства здесь и, опираясь на
бледную немочь этой страны, по всегдашнему своему обыкновению, со
временем, при посредстве вечно подстрекаемого вмешательства тех шестисот,
сделают руку Индийского Правительства бездеятельной, так что никакую меру
или приказ нельзя будет провести в жизнь без криков и споров с их стороны;
ибо в этом ныне удовольствие англичан. Преступил ли я границы возможности?
Нет. Даже ты, вероятно, слышал, что один из тех шестисот, не имеющий ни
знаний, ни страха, ни благоговения, на смех составил новый письменный
проект управления Бенгалом и открыто показывает его за границей, подобно
королю, читающему тронную речь. И этот человек, вмешиваясь в
государственные дела, говорит в совете перед собранием кожевников,
сапожников и скорняков и открыто похваляется, что у него нет Бога. Но
разве какой-либо из министров императрицы, сама императрица, вице-король
или кто-либо другой подняли голос против этого кожевника? И поэтому не
следует ли обратиться к его могуществу и могуществу его единомышленников?
Видишь сам.
Телеграф - слуга этих шестисот, а все сахибы в Индии без исключения -
слуги телеграфа. И, как ты знаешь, ученики нищих ежегодно устраивают то,
что они называют Конгрессом, сначала в одном месте, потом в другом,
возбуждают по всему Индостану брожение слухов, повторяют болтовню нашего
простого народа и требуют, чтобы им, так же как и шестистам, было
предоставлено право распоряжаться доходными статьями. И все это до
последней точки и буквы они кидают в головы губернаторам и
вице-губернаторам и всем, кто имеет власть, и шумно бросают это к ногам
шестисот, пребывающих здесь; некоторые из этих путаников и бесплодные
женщины соглашаются с их просьбами, а другие устают возражать. Так новая
смута возгорается в советах императрицы, подобно тому как близлежащий
остров получает помощь и поддержку в той скрытой войне, о которой я писал.
И вот низкорожденные люди из числа шестисот начинают, как мы это видели,
ежегодно отправляться в нашу страну и, пробыв там короткое время, собирают
вокруг себя учеников нищих и виляют хвостом перед ними, а эти последние,
едва расставшись с первыми, несомненно, пойдут сообщать крестьянам и
воинственным людям, не имеющим работы, что предвидится перемена и помощь
идет из-за морей. Этот слух, распространяясь, не уменьшается. Но что
важнее всего, Конгресс, корда он не находится в поле зрения шестисот -
хотя и сеющих раздоры и смерть, но выказывающих великое уважение к закону,
который не есть закон, - Конгресс, отступив в сторону, обращается к
крестьянам с мятежными речами, говоря, как он уже говорил, об отмене
налогов и обещая новое правление. Это нам выгодно, но в этом семени таится
цветок опасности. Ты знаешь, какое зло могут причинить слухи, однако в
_Черный Год_, когда мы с тобой были молоды, наша верность англичанам
принесла выгоды Джагесару и расширила наши границы, ибо правительство
предоставило нам земли, лежащие с обеих сторон нашей области. Что касается
самого Конгресса, от него не приходится ждать такой опасности, с какой
десять солдат не могли бы справиться, но, если речи его слишком рано
приведут в смятение умы ожидающих подданных или _властителей, пребывающих
в праздности_, пламя может вспыхнуть преждевременно, и, поскольку теперь
имеется много белых рук, чтобы затушить его, все вернется к прежнему
состоянию. Если же пламени не давать разгораться, то нам бояться нечего,
ибо здешние белые люди, потея и топча друг друга, сами роют себе могилы.
Рука вице-короля будет связана, дух сахибов придет в уныние, и все глаза
обратятся к Англии, пренебрегая всякими приказами. Между тем, делая
зарубки на рукоятке меча в ожидании часа, когда зарубку удастся сгладить
лезвием, мы должны помогать и усердно содействовать бенгальцу, чтобы он
получил право распоряжаться доходными статьями и почтой. И нам следует
даже писать в Англию, что у нас одна кровь с людьми науки. Ждать осталось
недолго, клянусь головой, недолго! Эти люди подобны великому властителю
Феришту: снедаемый коростой праздности, он сорвал с себя корону и нагой
плясал между навозными кучами. Но я не забыл поучительного конца этой
истории. _Вазир_ посадил его на коня и повел его в бой. И вот здоровье к
нему вернулось, и он велел вырезать на своей короне следующие слова:
Хотя меня сбросил властитель,
Но, по милости Божией, я вернулась,
И он добавил к блеску моему
Два крупных рубина.
(_Балх и Иран_)
Если битва очистит этих людей и пустит им кровь, недуг их может
пройти и глаза их прояснятся, чтобы увидеть неизбежность вещей. Но теперь
они далеко зашли в своем гниении. Жеребец, слишком долгое время спутанный,
и тот забывает, как нужно сражаться, а эти люди - мулы. Я не лгу, когда
говорю, что, если не пустить им кровь и не проучить их хлыстом, они,
мечтая превратить нашу страну в их собственный беспорядочный _джаханнам_,
будут слушать и исполнять все то, что говорится у нас Конгрессом и черными
людьми. Ибо люди из числа шестисот, будучи по преимуществу низкорожденными
и непривычными к власти, сильно желают управлять: они протягивают руки к
солнцу и луне и много кричат, чтобы слышать эхо собственных голосов; при
этом каждый высказывает какие-нибудь новые странные слова и распределяет
имущество и почести других людей среди жадных, чтобы завоевать
благосклонность простого народа. И все это служит им на пользу.
Поэтому напиши, чтобы они могли прочитать это, о благодарности, и о
любви, и о законе. Я сам, вернувшись, покажу, как нужно состряпать блюдо,
чтобы здесь оно показалось вкусным, ибо мы должны обращаться сюда. Устрой
так, чтобы в Джагесаре из давалась газета, и печатай в ней переводы из их
газет. Можно будет выписать из Калькутты ученика нищих за тридцать рупий в
месяц, и если он будет писать на _гурмукхи_, наш народ не сможет этого
прочесть. Далее, создай в каждой деревне и в каждом округе советы, помимо
_панчаятов_ старшин, и заранее внуши им, что' говорить, согласно приказу
рао. Напечатай обо всем этом книгу по-английски и пошли ее сюда, каждому
человеку из числа шестисот. Заставь ученика нищих написать в самом начале,
что Джагесар быстро развивается по английскому образцу. Если ты поприжмешь
индуистский храм в Тхигкоте и он окажется разбогатевшим, убавь подушную
подать и, пожалуй, еще брачный налог, широко оповестив об этом. Но самое
главное - держи войска наготове и плати им хорошее жалованье, хотя бы нам
пришлось собрать солому вместе с пшеничным колосом и урезать содержание
жен рао-сахиба. Все должно идти потихоньку. Возвещай о своей любви к гласу
простого народа и притворно выражай презрение к войскам. Это будет принято
во внимание здесь. Командование войсками должно быть предоставлено мне.
Постарайся, чтобы разум Бахадур-Шаха блуждал в вине, но не отсылай его ко
Господу. Я старик, но могу дожить до руководящего положения.
Если этому народу не пустят кровь и он не вернет своей силы, мы,
наблюдая, как идут дела, и увидев, что тень их руки почти что сошла с
Индостана, должны будем заставить бенгальца потребовать удаления
оставшихся или вызвать смуту с этой целью. Мы должны постараться не
нанести ущерба жизни англичан и чести их женщин, ибо в противном случае
шестью шестьсот здешних не смогут удержать оставшихся от того, чтобы не
перевернуть свою страну вверх дном. Нам нужно позаботиться, чтобы их не
разорвала толпа бенгальцев, но чтобы их проводили с честью, а в это время
страну следует держать под угрозой меча, дабы ни один волос с их головы не
упал. Так мы приобретем доброе имя, а когда мятеж не сопровождается
кровопролитием, как это недавно было в одной отдаленной стране, англичане,
пренебрегая честью, назовут мятеж новым именем: ведь один человек, который
был министром императрицы, но теперь борется против закона, открыто
восхваляет бунт перед простым народом. Так сильно они изменились со дней
Ник-хал-Сейна! [Николсон - человек, некогда пользовавшийся известностью в
Индии. {Прим. автора.)]
А затем, если все пойдет гладко и _сахибы_, упавшие духом, благодаря
постоянному запугиванию и неудачам увидят себя покинутыми своими родичами
- ибо этот народ из боязни расходов допуустил, чтобы величайшие его мужи
умирали в безводных песках по причине проволочек, - мы сможем пойти
дальше. Эти люди управляются именами. Поэтому управление Индостаном
надлежит назвать новым именем (пусть бенгальцы решат это между собой), а
затем будут много писать и клясться в любви подобно тому, как клянется тот
островок за морями, когда он собирается биться особенно жестоко. После
того как оставшиеся уменьшатся в числе, пробьет час, и мы должны будем
ударить так, чтобы впредь больше не браться за меч.
По милости Божией и благодаря многолетней охране сахибов в Индостане
осталось очень много добра, которое мы ни в коем случае не должны
поглотить поспешно. Возведение лесов для здания государства будет в наших
руках, ибо бенгалец будет по-прежнему работать за нас, отчитываться перед
нами в доходных статьях и учиться занимать свое место в миропорядке.
Прорвутся ли к нам западные князья-индуисты, чтобы получить долю в этой
добыче раньше, чем мы всю ее заберем, ты знаешь лучше, чем я, но будь
уверен, что тогда сильные руки будут искать возвращения своих престолов, и
возможно, что вновь наступят дни властителя Дели) если только мы, подавив
свои желания, окажем должное повиновение внешним явлениям и именам.
Помнишь старинную песню:
Я молвил: "То поднятый меч", ты же назвал его любовью,
Но раз ты сказал, я, поверив, умру.
Чувствует мое сердце, что в нашей стране останется несколько сахибов,
не желающих вернуться в Англию. Их мы должны беречь и защищать, чтобы при
помощи их искусства и ловкости мы смогли держаться вместе и сохранять
единение в годину войны. Князья-индуисты никогда не потерпят присутствия
сахиба внутри своих советов. Повторяю, что, если мы, правоверные,
доверимся им, мы растопчем наших врагов.
Не кажется ли все это сном тебе, серой лисице, рожденной моей
матерью? Я написал о том, что видел и слышал, но никогда два человека не
вылепят из той же самой глины одинаковых блюд и не сделают одинаковых
выводов из одних и тех же явлений. Еще раз скажу: весь народ этой страны
подвержен бледной немочи. Даже теперь они едят грязь, чтобы удовлетворить
свой голод. Честь и постоянство удалились из их советов, и нож раздора
навлек на их головы сорвавшиеся шатры смуты. Императрица стара. Они
неуважительно говорят о ней и присных ее на улицах. Они презирают меч и
верят, что язык и перо правят всем. Мера их невежества и слабость их веры
больше, чем мера мудрости Соломона, сына Давидова. Все это видел я,
которого они считают диким зверем и посмешищем. Клянусь Богом,
просвещающим разум, если бы сахибы Индии могли рождать сыновей, которые
оставались бы жить в ней, так что семьи их могли бы у нас укореняться, я
едва ли не бросил бы своего меча к ногам вице-короля со словами: "Давай
здесь вместе сражаться за государство, твое и мое, пренебрегая пузырями на
воде. Напиши в Англию письмо и скажи, что мы любим их, но хотели бы
удалиться от их лагерей и сделать все чистым под новой короной". Но каждое
третье поколение сахибов вымирает в нашей стране, и возможно, что я
предаюсь несбыточным мечтам. Однако не совсем. Покуда белое бедствие стали
и кровопролития, ношение бремени, трепет за жизнь и горячее бешенство
оскорблений не падут на этот народ - _ибо недуг способен лишить их
мужества, если только глаза мои, привычные к людям, видят ясно,_ - наш
путь безопасен. Они больны. Источник власти стал канавой, которую все
вольны осквернять, и голоса мужей заглушаются ревом мулов и визгом
бесплодных кобыл. Если же благодаря превратности судьбы они поумнеют,
тогда, брат мой, сражайся вместе с ними и за них, а позже, когда мы с
тобой умрем, а недуг возродится снова (молодые люди, взращенные в школах
страха, и трепета, и путаных речей, должны будут прожить назначенный им
срок), те, что боролись на стороне англичан, смогут потребовать и получить
все, что захотят. В настоящее время незаметно старайся создавать путаницу
и проволочки, увертываться и все сводить на нет. В этом деле восемь
десятков из тех шестисот - наши верные помощники.
Теперь и перо, и чернила, и руки - все вместе утомлены так же, как
глаза твои утомятся чтением. Да будет известно моему дому, что я вернусь
скоро, но не сообщая точно о часе приезда. Мною получены письма без
подписи, затрагивающие мою честь. Честь моего дома - твоя честь. Если
письма, как я полагаю, дело рук Фатих-Лала, который ходил за моим
катхиаварским жеребцом, то деревня его лежит за Манглотом; последи за тем,
чтобы язык его больше не трепал имен моих домочадцев. Если же дело обстоит
иначе, поставь к моему дому стражу, покуда я не приеду, и особенно
последи, чтобы продавцы драгоценностей, астрологи и повивальные бабки не
имели доступа в женские покои. Как говорится, мы поднимаемся благодаря
рабам нашим и падаем из-за рабов наших. Всем тем, кого я помню, я привезу
подарки соответственно их заслугам. Я дважды писал о подарке, который мне
хотелось бы поднести Бахадур-Шаху.
Да пребудет благоволение Бога и его Пророка на тебе и присных твоих
вплоть до предначертанного конца. Подари мне радость извещения о состоянии
твоего здоровья. Голова моя у ног рао-сахиба, меч мой у левого бока его,
чуть повыше моего сердца. Следует моя печать.
---------------------------------------------------------------------------