Редьярд КИПЛИНГ
НА КРАЮ ПРОПАСТИ
Перевод А.Шадрина
Rudyard KIPLING. At the Pit's Mouth (1888)
OCR & spell-check by Petro Gulak (2008)
"Запретный плод", - мне скажут люди,
Но все от Бога: знает Он.
А в памяти моей пребудет
Один лишь колокольный звон,
Из ужаса ночных глубин
Мне возвестивший: "Эндерби".
Джин Инджлоу
Жили однажды на свете Муж, Жена и Третий.
Все трое были неразумны, но самой неразумной из всех была Жена. Мужу
следовало смотреть за Женой, а той следовало избегать Третьего, которому,
вообще-то говоря, не худо было бы обзавестись собственной женой, сначала
пристойным образом пофлиртовав с нею на глазах у всех во время верховых
прогулок вокруг Джакко или Обсерваторской горы, чего никто не осудит.
Когда вы видите, как молодой человек, заломив шляпу, несется на своем
взмыленном пони под гору со скоростью пятнадцать миль в час, чтобы
встретиться с девушкой, которую усердие его искренне удивит, вы,
разумеется, проникаетесь симпатией к этому молодому человеку, желаете ему
продвижения по службе, принимаете близко к сердцу его материальные дела, а
к торжественному дню дарите ему щипцы для сахара или дамское седло - в
зависимости от вашей щедрости и вашего кармана.
Третий несся верхом под гору, но - для того, чтобы встретить чужую
жену, а когда он стремительно подымался в гору, то делал это с тою же
целью. Муж был в Долине: он зарабатывал деньги для Жены - он хотел, чтобы
ей было на что купить платья, браслеты по четыреста рупий и тому подобные
недорогие безделицы. Работал он очень много и каждый день неизменно
посылал Жене письмо или открытку. Та тоже каждый день давала ему знать о
себе и сообщала, что ждет не дождется его возвращения. Когда она писала
ему письма, Третий глядел ей через плечо и смеялся. Потом они ехали вместе
на почту.
Симла - это не совсем обычное место, у нее свои особые нравы. И если
вы не прожили там по меньшей мере десять сезонов, вам никогда не вынесут
приговора на основании косвенных улик, которые судами расцениваются как
наименее достоверные. В силу этих причин и других, говорить о которых нет
надобности, я решительным образом отказываюсь утверждать, перешли ли
отношения между Женой и Третьим границы дозволенного, но если даже они и
перешли - а на этот счет у вас должно сложиться собственное мнение, - то
случилось это исключительно по вине Жены. Она была вкрадчива, как котенок,
и с виду казалась существом мягким и простосердечным. На самом же деле она
была умудрена опытом и к тому же порочна; по временам, когда маска с нее
спадала, мужчины, увидав ее подлинное лицо, содрогались - и готовы были от
всего отказаться. Мужчины порой бывают очень разборчивы, а наименее
разборчивые из них как раз наиболее требовательные.
Симла по-своему смотрит на любовные связи. Бывает, что отношения,
сложившиеся и выкристаллизовавшиеся там в течение пяти-шести сезонов, в
глазах местного общества приобретают святость супружеских уз, и к ним так
и начинают относиться. Вместе с тем некоторым связям, не менее длительным
и, казалось бы, не менее серьезным, никогда не удается завоевать
официального признания, и тут же чье-нибудь случайное сближение, которому
нет и двух месяцев, неожиданно выдвигается на место, по праву
принадлежащее отношениям более давним. Нет такого писаного закона, который
помог бы во всем этом разобраться.
Есть люди, к которым курортное общество относится с удивительной
терпимостью, тогда как другим оно, напротив, ничего не хочет простить. К
числу последних принадлежала и Жена. Если ей, например, случалось, будучи
у себя в саду, подойти к ограде и посмотреть на дорогу, окрестные женщины
начинали обвинять ее в том. что она отбивает у них мужей. Она приходила в
отчаяние, жаловалась, что ей и друзей-то не позволяют выбрать. Когда она
при этом прижимала к губам свою большую белую муфту и смотрела на вас
поверх нее из-под бровей, то вам казалось, что остальные женщины чудовищно
к ней несправедливы. Однако дело обстояло иначе. Люди действительно не
одобряли ее встреч с Третьим, но сама она была так удивительно устроена,
что если бы они оставили ее в покое, то никакого покоя ей бы это не
принесло: она и дня не могла прожить без того, чтобы не окутывать ореолом
таинственности даже самые незначительные свои поступки.
После двух месяцев верховых прогулок вдвоем - вначале вокруг Джакко,
потом вокруг Обсерваторской горы, потом у подножия Джутога и наконец вверх
и вниз по проселочной дороге в сумерки, до самого ущелья Тара-Дэви, - она
сказала Третьему:
- Фрэнк, люди говорят, что мы слишком много бываем вместе, а люди
такие мерзкие.
Третий покрутил усы и ответил, что хорошие люди не должны обращать
внимание на мерзких.
- Но если бы они только говорили, они ведь пишут, они написали моему
муженьку, уж я точно знаю, - сказала Жена; с этими словами она вытащила из
седельной сумки письмо Мужа и протянула его Третьему.
Это было вполне приличное письмо, написанное приличным человеком,
который тем временем, сидя в шелковой рубашке и бумажных брюках, обливался
потом в Долине, где жил на двести рупий в месяц (восемьсот пятьдесят он
отсылал Жене). Он писал, что Жена ею, может быть, не подумала, как неумно
давать повод к тому, чтобы люди всюду упоминали ее имя вместе с именем
Третьего, что она слишком наивна для того, чтобы понять, как это опасно,
что он меньше всех на свете собирается мешать ее приятным прогулкам и
далек от мысли ее ревновать, но все-таки было бы лучше, если бы она ради
него, своего Мужа, перестала встречаться с Третьим. Письмо было пересыпано
множеством ласковых словечек, и, читая его, Третий немало потешался. И он
и Жена так хохотали, что за пятьдесят ярдов можно было видеть, как над
крупами лениво бредущих бок о бок лошадей неистово сотрясаются их спины.
Не стоит пересказывать все, о чем они говорили между собой.
Результатом этого разговора явилось то, что на следующий день никто уже не
увидел Жену вместе с Третьим. Они поехали на кладбище, которое, как
правило, жители Симлы посещают только по официальному поводу.
Похороны в Симле, когда священник и все провожающие едут а гроб,
который несут на плечах, покачивается и скрипит, - одно из самых
угнетающих зрелищ в этом мире, в особенности когда процессия проходит по
сырому, промозглому спуску возле гостиницы Рокклиф, где солнца совершенно
не видно, а горные потоки с воплями и причитаниями бегут в долину.
Мы привыкли к тому, что могилы всегда кто-то посещает; но в Индии нас
так часто сменяют и перебрасывают с места на место, что к концу второго
года у покойников обычно не остается друзей, а одни только знакомые,
которые слишком заняты своей повседневной жизнью, чтобы у них оставалось
еще время для прежних своих собеседников и коллег. Мысль использовать
кладбище как место для свидания могла прийти в голову только женщине.
Мужчина просто бы сказал: "Пускай себе говорят что хотят. Поедем-ка по
бульвару". Женщины - те устроены совсем иначе, особенно такие, как Жена.
Она и Третий наслаждались обществом друг друга среди могил людей, с
которыми когда-то проводили вместе время и даже, может быть, танцевали.
Они обычно брали с собой большую попону и, разостлав ее, усаживались
на траве в левом углу нижнего участка кладбища, где старые холмики уже
сровнялись с землей и где нет свежевырытых открытых могил. На каждом
уважающем себя индийском кладбище принято постоянно держать пять-шесть
могил наготове, имея в виду несчастные случаи и всякого рода неожиданные
происшествия. В горном краю это чаще всего детские могилки, ибо дети,
приезжающие сюда из Долины уже ослабевшими и больными, порою не переносят
горных ливней или же подхватывают воспаление легких, оттого что _айи_
водят их гулять по сырым сосновым лесам после захода солнца. Там, где есть
военные городки, разумеется, роют больше могил для взрослых, причем все
это еще зависит и от климата, и от состава населения.
Однажды, едва только приехав на кладбище, Жена и Третий увидели, как
несколько кули отбивают землю по краям. Они наметили могилу для взрослого,
и Третий спросил их, уж не заболел ли какой-нибудь сахиб. Те ответили, что
не знают, но им приказано вырыть могилу для сахиба.
- Копайте, - сказал Третий, - а мы поглядим.
Кули снова взялись за лопаты, а Жена и Третий часа два еще
разговаривали и наблюдали за тем, как они роют. Один из кули, выбиравший
землю корзинами, перепрыгнул через могилу.
- Странно! - воскликнул Третий. - Где же мое пальто?
- Что странно? - спросила Жена.
- Да что-то холод у меня по спине пошел, кожа вся как у гуся.
- Зачем же ты тогда смотришь на весь этот ужас? - сказала Жена. -
Уйдем отсюда.
Третий стоял в головах могилы. Сначала он ничего не ответил. Потом,
кинув в могилу камушек, сказал:
- Ну и противно же тут. И холодно, ужасно холодно. Должно быть, мне
больше уже никогда не захочется приходить на кладбище. Не очень-то веселое
занятие - копать могилы.
Они поговорили между собой и оба сошлись на том, что кладбище - место
не из приятных. Они условились также, что на следующий день прямо отсюда
поедут через Машобрский туннель в Фагу и обратно, потому что вся публика в
этот день отправляется на увеселительную прогулку к охотничьему домику
вице-короля и жители Машобры собираются ехать туда же.
Когда они возвращались по кладбищенской дороге, лошадь Третьего,
которой наскучило долго стоять на месте, вдруг понесла и растянула себе
сухожилие на задней ноге.
- Придется мне завтра брать кобылу, - сказал Третий, - а та ведь
тяжелее трензелей ничего не потерпит.
Они уговорились встретиться на кладбище, после того как вся гуляющая
публика из Машобры проедет в Симлу. Ночью был сильный дождь, и на
следующий день, когда Третий явился к месту свидания, он увидел, что в
вырытой накануне могиле над твердою глиной на целый фут поднялась вода.
- Фу, какая гадость! - воскликнул Третий. - Подумать только, что тебя
заколотят досками и спустят в этот колодец!
Потом они отправились в Фагу; кобыла покусывала трензеля и так
осторожно выбирала дорогу, как будто подковы на ней были атласные; солнце
светило лучезарно. Дорога, спускающаяся из Машобры в Фагу, называется
Гималайско-Тибетской дорогой, однако, несмотря на такое громкое название,
она почти на всем своем протяжении не шире шести футов. Меж тем высота
обрыва над лежащей внизу долиной достигает от тысячи до двух тысяч футов.
- Ну, вот мы и в Тибет едем, - весело сказала Жена, когда они уже
приближались к Фагу. Она ехала по той стороне дороги, к°торая примыкала к
скалистым горам.
- В самое сердце Тибета, - ответил Третий, - подальше от людей,
которые говорят всякие мерзости, и от муженьков, которые пишут глупые
письма. С тобой хоть на край света!
Из-за поворота дороги показался кули, волочивший бревно, и кобыла,
будучи существом чувствительным и пугливым, отпрянула в сторону и взвилась
на дыбы.
- На край света, - сказала Жена и с невыразимой нежностью посмотрела
на Третьего через левое плечо.
Он улыбнулся, но не успела она еще отвести взгляд, как улыбка застыла
у него на лице и превратилась в нервическую усмешку - такая усмешка бывает
у тех, кто не очень уверенно чувствует себя в седле. Казалось, что лошадь
вот-вот упадет на задние ноги; ноздри ее раздувались: она никак не могла
понять, что же с ней происходит. Ливший всю ночь дождь размыл края
Гималайско-Тибетской дороги, и теперь земля под копытами ее оседала.
- Что ты делаешь?! - крикнула Жена.
Третий ничего не сказал. Все с той же нервическою усмешкой он
пришпорил лошадь, которая стала бить передними ногами землю; завязалась
борьба.
- Слезай скорей, Фрэнк! - еще громче закричала Жена.
Но Третий словно прилип к седлу, лицо его посинело и побелело, и он
смотрел ей прямо в глаза. Тогда Жена рванулась к его лошади, чтобы
удержать ее, но вместо того, чтобы ухватиться за уздечку, вцепилась ей
прямо в ноздри. Кобыла вскинула голову, отчаянно заржала и повалилась
наземь, а вслед за нею и Третий, с лица которого так и не сходила
застывшая нервическая усмешка.
Жена услыхала шуршанье маленьких камушков и осыпавшейся вниз земли и
глухой звук от падения лошади и человека. Потом все смолкло, и она снова
стала уговаривать Фрэнка слезть и идти пешком. Но Фрэнк ей ничего не
ответил. Он лежал под лошадью, на девятьсот футов ниже, на смятой полоске
маиса.
Когда ездившие на прогулку к охотничьему домику вице-короля
возвращались домой по окутанной вечерним туманом дороге, они повстречали
обезумевшую женщину на обезумевшей лошади; она качалась в седле из стороны
в сторону, глаза ее были выпучены, рот открыт, волосы на голове
всклокочены, как у Медузы. Один из мужчин с риском для собственной жизни
остановил лошадь, стащил с седла прилепившееся к нему ослабевшее,
размякшее тело, положил его на скамейку и стал ждать, что, отдышавшись,
несчастная что-то все-таки скажет. На это пришлось потратить не меньше
двадцати минут, после чего женщину отвезли домой на дамской рикше, причем
она так и не закрыла рта, так и не вынула рук из перчаток с крагами.
Три последовавших за этим дня ей пришлось провести в постели, и все
это были дождливые дни; поэтому она не присутствовала на похоронах
Третьего; его опустили в воду, достигшую восемнадцати дюймов высоты вместо
тех двенадцати, от которых он с таким отвращением отвернулся.
ПРИМЕЧАНИЯ
Эпиграф заимствован из второй и семнадцатой строф баллады "Сильный
прибой у Линкольнширского побережья (1571)" английской поэтессы Джин
Инджелоу (1820-1897).
В рассказе упомянут ряд мест в окрестностях Симлы: Джакко - высокая
гора в непосредственном соседстве с городом; Обсерваторская гора - на ней
помещался охотничий домик вице-короля; Элизий - живописное место на
северной окраине Симлы, расположенное на покрытых лесом отрогах главного
хребта.
_Гималайско-Тибетская дорога._ - Речь идет о дороге, ведущей из Симлы
в долину Сатледжа, а затем вверх по берегу реки, до тибетских поселений
Лук и Гарток.
---------------------------------------------------------------------------