-- В Пассаж! -- сказала дама в трауре, только теперь она была уже не в трауре: яркое розовое платье, розовая шляпа, белая мантилья, в руке букет. Ехала она не одна с Мосоловым; Мосолов с Никитиным сидели на передней лавочке коляски, на козлах торчал еще третий юноша; а рядом с дамою сидел мужчина лет тридцати. Сколько лет было даме? Неужели 25, как она говорила, а не 20? Но это дело ее совести, если прибавляет.
-- Да, мой милый, я два года ждала этого дня, больше двух лет; в то время, как познакомилась вот с ним (она указала глазами на Никитина), я еще только предчувствовала, но нельзя сказать, чтоб ждала; тогда была еще только надежда, но скоро явилась и уверенность.
-- Позвольте, позвольте! -- говорит читатель, -- и не один проницательный, а всякий читатель, приходя в остолбенение по мере того, как соображает, -- с лишком через два года после того, как познакомилась с Никитиным?
-- Так, -- отвечаю я.
-- Да ведь она познакомилась с Никитиным тогда же, как с Кирсановыми и Бьюмонтами, на этом пикнике, бывшем в конце нынешней зимы?
-- Совершенная правда, -- отвечаю я.
-- Так что ж такое? вы начинаете рассказывать о 1865 годе?
-- Так.
-- Да можно ли это, помилуйте!
-- Почему ж нельзя, если я знаю?
-- Полноте, кто же станет вас слушать!
-- Неужели вам не угодно?
-- За кого вы меня принимаете? -- Конечно, нет.
-- Если вам теперь не угодно слушать, я, разумеется, должен отложить продолжение моего рассказа до того времени, когда вам угодно будет его слушать. Надеюсь дождаться этого довольно скоро.
Emil Tusen <[email protected]>Sun Jan 9 16:55:06 CET 2000
Om goda kagor och torra kakor (»cookies«).